«Детдом - это соломинка для тех, кто уже утонул»
«Надо поднимать общественность, спящую и самодовольную», - убежден бывший детдомовец Александр ГЕЗАЛОВ
В последнее время о нем охотно пишут центральные газеты, регулярно снимает сюжеты телевидение. В День защиты детей в Петрозаводске (Республика Карелия) он умудрился стать инициатором и участником множества событий: посетил СИЗО, поздравил воспитанников в детских домах города, вместе с настоятелем Екатерининского храма отцом Андреем Верещагиным раздал детям велосипеды, нашел время для футбольного матча учеников спецшколы No 8.
Не менее интересно вот что: председатель Карельской региональной общественно-молодежной организации «Равновесие» и консультант центра «Попечение» при Екатерининской церкви Александр ГЕЗАЛОВ сам был когда-то воспитанником детского дома, причем во Владимирской области.
- Александр Самедович, в каком детдоме вы выросли? Какие воспоминания у вас о нем остались? С кем из своих однокашников или воспитателей вы сейчас поддерживаете отношения?
- Я рос в нескольких детских домах Владимирщины, разных, но одинаково жестких. Особенно тяжело было в детском доме Суздаля, там тогда царила тюрьма для детей-сирот. Государство всегда жестоко к своим детям. Надо их от него защищать. В «формировании моей личности» участвовали все, кроме двух воспитателей - Владимира Парилова и Людмилы Касатовой, хороших, добрых людей. Детство можно охарактеризовать одним словом - «жесть». Нас избивали, нас мучили старшие воспитанники с попустительства персонала. Об этом я пишу в свой книге «Соленое детство» (главы из нее мы сегодня предлагаем вниманию читателей. - О.Р.). Название более мягкое, но конкретика внутри книжки.
Сегодня я поддерживаю связь буквально с одним-двумя детдомовцами и то не из своей группы, они гораздо младше меня. Многих нет в живых, многие живут как могут.
- С какими представлениями о жизни вы покинули детский дом? Как удалось вам найти свой путь в жизни?
- Представлений о жизни никаких не было. Было одно желание: скорее покинуть детский дом. Меня отвезли в ПТУ, там я промаялся, но выжил. Тогда, как и сейчас, не спрашивали, куда ты хочешь пойти учиться. Сунули в училище - и живи, как можешь. А ПТУ - тоже беспросветное будущее для сироты. Жилья нет, образование невостребованное, уровень зарплаты ниже прожиточного минимума. Вот так живи и думай. И слушай, как плачет тюрьма, по нам, сиротам...
- Каких навыков и умений лишены воспитанники детских домов и каким образом, на ваш взгляд, они могли бы сегодня адаптироваться к жизни на воле?
- Адаптировать надо всех - и детей, и общество. Так как государственные законы не работают, надо поднимать на уши общественность, спящую и самодовольную. Пригодятся все виды и формы помощи - в поиске работы, в подготовке в вузы, в обучении умению варить суп и кашу. Детдомовцев всему надо учить!
Мир не без добрых людей, и такие люди могут помочь, потому что умеют пользоваться своим свободным временем, ходят в церковь... Не творят зла... Не пьют... Иначе сироты так и будут идти ровными рядами в тюрьму, на панель и на кладбище.
- Во Владимирской области департамент образования продвигает такой вид адаптации сирот, как усыновление. Приемным родителям оказывают посильную бюджетную помощь. Как вы относитесь к такой форме воспитания детей, оставшихся без попечения родителей?
- Это все равно что «прикрыть амбразуру платком». Этого очень мало. У нас, в Карелии, к примеру, около 1500 детей живут в патронатных семьях, и мы считаем, что это мало, ничтожно мало. Мы продвигаем проект «Ищу маму», консультируем людей, где и как «добыть ребенка» из детского дома, ну и, конечно, работаем со СМИ. Но часто в этом деле не хватает нет самого главного: готовых к самопожертвованию людей или, еще лучше, выпускников сиротских учреждений. Сирота сироте поможет лучше.
- У нас в области действуют несколько фондов помощи детям-сиротам. Но масштаб их работы не столь значителен, как у вашего фонда. Поделитесь опытом добывания средств на благотворительные цели.
- Самое главное - служить детям, истово и нацеленно. Откладывая свои, большей частью никчемные, занятия, делать дело. Часто общественные объединения непрерывно занимаются самоорганизацией и в этом тонут. Не умеют легко и непринужденно спасать детей: снимать стрессы, помогать в преодолении неудачи, в достижении успеха. Это и есть искусство социальной работы. Часто люди не понимают, ради чего и кого они работают и как надо работать. Этому надо учиться, и мы готовы помочь.
- Почему ваш фонд называется «Равновесие»?
- Потому что все к этому состоянию стремятся, но не все его достигают. Мы для этого и работаем.
- Ваш интернет-сайт очень хорошо организован, видно, что он постоянно обновляется. Кто занимается сайтом? Насколько эффективно он работает? Помогает ли он вам в поиске новых спонсоров?
- На сайте я работаю сам. У нас бешеная посещаемость, я получаю много писем поддержки и помощи. Мы каждый год побеждаем в Интернет-конкурсах. Спонсоры у нас, конечно, есть, но это наши друзья и партнеры. Случайных людей не бывает. Находить их помогает каждодневная работа.
- Какие, на ваш взгляд, экономические, психические, моральные мотивы заставляют сегодня родителей бросать детей на произвол судьбы?
- Совершенно никаких оправданий не может быть преступлениям, направленным против детей. Бездуховность - вот главный бич всех проблем. Надо верить в Бога и не идти против него. Любите друг друга, и все будет хорошо.
Вопросы задавала Ольга РОМАНОВА.
Досье «ВВ»
Александр Самедович Гезалов:родился в 1968 году в п. Тума Рязанской области. 16 лет провел в детском доме. С 1987 по 1990 годы служил на атомной подводной лодке Северного флота. Занимался теннисом, футболом и боксом. Принимал участие во всесоюзных соревнованиях, мастер спорта по боксу.
Окончил два ПТУ (сварщик-арматурщик 3-го разряда), колледж культуры (режиссер-актер), Петрозаводский государственный университет (по специальности «Социальная работа»).
В 2000 году создал общественную организацию «Равновесие», которая помогает детям-сиротам, бездомным, осужденным, отказным и онкобольным детям. Силами организации построены православные храмы во имя Иоанна Богослова и Серафима Саровского, часовни иконы Божией матери «Всех скорбящих радости» и Св. Иулии и Анны.
Имеет патриаршие и правительственные награды: патриарший орден Сергия Радонежского, медаль УФСИН России, медаль «Профессионал России». В 2002 году признан «Человеком года» в Петрозаводске и в 2003 году «Человеком года» в Карелии за ведение общественной работы с детьми-сиротами.
Живет и работает в Карелии, в г. Петрозаводске, с 1990 года. Воспитывает дочь Сашу, которой 11 лет.
Координаты:
Карельская региональная общественно-молодежная организация «Равновесие»
Адрес: 185035, Карелия, г. Петрозаводск, ул. Крупской, д. 12.
Номер сотового телефона в Москве: +79104703063 или +79091658249.
Номер сотового телефона в Карелии: +79210100527.
НИК А.Гезалова: «ЕЖИК +».
E-mail: gezalov@yandex.ru.
URL: http://www.sirotinka.ru
Ожидание мамы...
Рано утром у окошка
Я обратно маму жду.
Мне вчера сказал Сережка
Что так, сидя у окошка,
Мол, я маму не найду.
И меняется суббота,
За субботой каждый день...
Ждать мне маму все охота,
На нее моя охота:
Вдруг за мною скрипнет дверь...
Лист осенний лег на лужу,
Капля каплей бьет стекло,
Вновь зима нагонит стужу,
И замерзнет вдруг окно...
Но я верю, что сквозь снеги,
Моя мама все ж пройдет,
Я ладошкой лед согрею,
И в красивой зимней рамке,
Меня мамочка найдет...
А. Гезалов.
Соленое детство(главы из автобиографического эссе Александра Гезалова)
Новый, ну очень новый
Меня отправили в поселок Новый Гусь-Хрустального района в старый деревянный детский дом. Странно, практически не помню светлых и красивых детских домов. Все они были крайне убоги и стары, как будто детство «такого» ребенка может проходить только в «таком» месте - чтобы не смущать, не давать надежду, не соблазнять. Новые здания для детских домов не строились, не строятся и сейчас. Зачем? Нужны ведь только стены и крыша над головой. Это была «забота» государства - трудно должно быть во всем и с самого начала. Если посмотреть на фотографии моих детских домов, не поймешь - то ли это психиатрическая больница, то ли что-то похуже.
Все новое в Новом
Когда нас выгружали и сдавали «по списку», все воспитанники-старожилы почему-то смотрели не на нас, а на новенькие ранцы и форму. Потом я понял, что частная собственность в детском доме будет отсутствовать всегда. Все общее - значит, не твое. Это со временем приносит страшный вред в имущественных отношениях - не жалеть ничего, отдавать все, безграмотное широкодушие (в кавычках, конечно же).
Старшие девочки «щедро» отобрали у нас ранцы, одежду и выдали их «дочкам» и «сынкам» - тем, кого они патронировали и таскали везде за собой, как кукол. А нам отдали их старую одежду, заявив своим «детям», что купили все новое в магазине. Так они играли во взрослость. Взрослые проблемы решались легко: отними у чужого и отдай своему - и все дела. «Куклы» радовались. В дальнейшем эта тема «свои-чужие» всегда присутствовала в отношениях детдомовцев. Младшие делились на тех, кого опекали и кого нет. Это псевдоматеринство не имело ничего общего с настоящим материнством, хотя многим так и казалось. Потом, повзрослев, когда наши «мамочки» рожали, обеспечить своих настоящих детей всем необходимым они не могли и не умели. Результат: их дети опять в детском доме. Детдомовские родители точно знают, что государство всегда накормит-оденет их детей.
Мне не посчастливилось попасть в число «обаяшек» - не вышел ни ростом, ни мордашкой и, самое главное, не был похож ни на одну из старших девочек, значит, не «сынок». Это тщательно отслеживалось, и при малейшей схожести у тебя появлялись «маман» или «папан». Средние проверили нас, лысых и бритых, на вшивость - тогда из учреждения в учреждение детей передавали с такими «прическами». Это было удобно - вши оставались без хозяина. Помню, одна девочка плакала и кричала при стрижке, умоляя, чтобы ей вернули на место волосы. Старшие, издеваясь, уложили ей состриженные волосы на голову, обещая, что они прирастут. Девочка поверила и какое-то время носила пряди волос на лысом черепе. Все смеялись над ней, а мне, семилетнему, было жаль ее.
«Учеба»
Как ни странно, учился я хорошо, даже очень. Был старателен, прилежен. В дневнике всегда красовались только высокие отметки, за что мне, впрочем, порой доставалось. Придет старший и спросит: кто лучше всех учится? Никто никого вслух не выдавал, но все смотрели в мою сторону или еще на такого же бедолагу-отличника, и приходилось идти поливать огород. Или нас гнали за сигаретами в магазин, или собирать «бычки» на улице.
Как-то старшие собрали всех и сказали, что они решили «снять» телевизор, нужна массовка в магазине. Мы «помассовались» - а куда денешься?
Потом в милиции нашли крайнего из числа средних, посадили на «малолетку»...
Поселок занимался добычей торфа. Мы гоняли вагонетки по железнодорожной ветке, катались, чуть не врезаясь в проходящие электрички. А еще клали на рельсы монетки для расплющивания - интересно деньги плющить.
По поселку пройти спокойно было нельзя - местные всегда задирались, обзывали «инкубаторскими». То же было и в суздальском, и в других детских домах - нас чуяли за версту.
Я всегда носил с собой камень-гальку в кармане, так было проще отбиться от местных мальчишек. Обычно, окружив тебя со всех сторон, они начинали обзываться, пинать ногами. Я крутился, как волчок и все размахивал рукой, в которой был зажат камень. Никто не хотел получить в лоб, они отскакивали, тут и надо было делать ноги, а бегал я быстро... Уже у забора детского дома орешь как шальной-больной. «Наши» услышат - и пошла драка под забором. Я камнем не бил, не принято было. Потом настала мода отливать из свинца машинного аккумулятора «свинчатки» и носить в карманах на всякую битву. У меня тоже была «свинчатка». В боксе есть удар, «свинг» называется. Вот и мы старались свинговать плавленым свинцом. Был момент, когда весь мужской коллектив детдома местные вызвали на общее побоище, и мы, младшие, получили от старших заказ - отлить побольше свинцовых кастетов. Мы «кузнечили», как перед Куликовской битвой, старшие нам даже еду носили.
Я только позже понял, откуда у поселковых такая злоба на нас. В школе «наши» «чистили» карманы, тащили что под руку попадет, обирали сады и огороды. Получается, поселковые были правы.
А как-то раз я застрял на сеновале, и туда пришли старшие - он и она - «поиграть». Помню их имена и фамилии по сей день. И они мне долго «поминали», как я вылез из-под сена в самый разгар «игр». Хорошо, что она его удержала, он убил бы, наверное.
Директора сняли с работы - что-то он там с девочками вытворял. Вызывал их поочередно убирать свой дом, закрывался с ними и «помогал». По-моему, его даже посадили, с конфискацией. Все ходили радостные, как после революции, полная вакханалия в детдоме была: нет «дира» - все до пира, учебе - привет. Но когда нам «дали» другого директора, старого все стали вспоминать как «хорошего». Дети-сироты - это такое дело... Продадут, если надо. И не их это вина, жизнь учит искать выгоду в любых ситуациях...
Почти по Распутину
Но не все было плохо в поселковом детском доме, есть и что хорошее вспомнить. Там впервые ко мне отнеслись по-человечески, это была моя первая учительница. Потом такие отношения я видел в кино «Уроки французского» по рассказу Валентина Распутина. Но в фильме меня смутило, что парня из семьи отправили зачем-то учиться в город, чтобы он там мучился от голода. Понятно, родители хотели, чтобы сын выучился, но когда вопрос стоит о жизни и смерти...
Не знаю, догадывалась ли моя учительница, что творилось у нас на самом деле, но она часто приглашала меня к себе домой. Помогала, всячески поддерживала. Она жила в самом поселке, но все же недалеко, в доме за красивым забором. Что еще сохранила моя память, это то, что к дому надо было идти через кладбище. Тогда я задал первый вопрос о смерти. Она мне деликатно отвечала на такие вопросы, объясняла, как могла, но всегда оберегала от того, чтобы я воспринимал смерть как способ решить жизненные вопросы быстро и легко. Она была верующая, православная, в доме висели иконы, но в школе этого не знали.
И с тех пор я как-то перестал бояться смерти, и это помогло мне пройти через множество пределов, ситуаций и опасностей тогдашней «зазубристой» жизни.
Она всегда встречала меня у порога, провожала в дом. Я точно не помню, что она говорила, но помню, как вкусно кормила меня. Про синяки не спрашивала. Сидела напротив и, подперев руками подбородок, смотрела, как я ем. Я старался «соответствовать».
Осенью ее сад был усеян яблоками, она их не собирала, ей нравились они на деревьях и на земле. А я жадно набивал карманы - сколько мог унести, и тащил в детский дом.
Все прекратилось в один день, когда я по глупости взял с собой одноклассника. Он, выслуживаясь перед старшими, «сдал» меня. Из ревности или из-за чего еще, но старшие запретили мне ходить к учительнице. Скорее всего из зависти. Я бы, наверно, тоже запретил на их месте. Вспоминаю картину. Я ухожу навсегда, оглядываюсь - она стоит на пороге своего дома, а за домом радуга... Я пятился спиной вперед, чтобы запомнить этот момент навсегда.
Как она сейчас, добрый человек? Жива ли? Я так признателен ей за заботу и отношение ко мне, совсем еще маленькому, слабому, невразумленному человечку. Мне стыдно, но я не помню ни ее имени-отчества, ни фамилии. Мал был. Простите меня, дорогая учительница. Как важно, чтобы на пути ребенка с нелегкой судьбой появлялось как можно больше таких хороших людей, с простым, не «наворотистым» отношением к жизни. Это отложится в памяти, ей-богу, и потом укрепит и вынесет на стременах добра, обязательно вынесет...
г.Владимир.
