Рожали ли вы в тюрьме?

Разделы: Новорожденные в тюрьме

Очерк в защиту материнства.

Если вам довелось рожать в тюрьме, то вы получили исключительную возможность узнать массу таких подробностей, которые даже не снились другим женщинам: можно ли рожать в наручниках и присутствует ли при родах охрана; сколько времени роженица остается в роддоме и каким образом ее отвозят назад в изолятор; обыскивают ли младенца, когда он с матерью выезжает на суд; склоняют ли беременную к аборту; может ли мать воспитывать своего ребенка, если ей разрешили взять его в колонию, и многое, многое другое.

Я, по счастью, в тюрьме не рожала, а со всеми этими подробностями ознакомилась, опросив три сотни женщин в нескольких колониях и следственных изоляторах. Но не из праздного любопытства, а из желания узнать подробнее о положении женщин в тех местах, которые давно и образно у нас называют "ад на земле". Потому, что с легкостью представляю себя на их месте.

Так возможно ли материнство в ...аду?

"Мамочки" или "мамки" - самая одиозная часть женского тюремного населения. О них говорят с легкой иронией, или даже совсем неодобрительно. Их считают тяжелой обузой пенитенциарной системы - ведь по закону они не обязаны работать, чтобы прокормится; их нельзя водворять в карцер или штрафной изолятор даже за серьезные провинности; их нельзя сковывать наручниками при этапировании; им нужны специальные камеры и особые условия. Сложно с ними.

Впрочем, все эти сложности служители закона легко обходят. К примеру, если "мамочку" нужно наказать, ее ребенка помещают в больницу, независимо от состояния здоровья, а ее, соответственно, в карцер - это в том случае, когда она находится в следственном изоляторе. А если она отбывает наказание в колонии, то и таких сложностей не возникает - ведь матери в исправительных заведениях живут отдельно от детей.

Основные упреки, обращенные в адрес матерей-заключенных можно сформулировать так: "Они прикрываются детьми", или "Они рожают, чтобы облегчить себе условия", "Дети им не нужны!", " Мамочки" - это не матери", "Они бросают своих детей".

Но если вдуматься в эти упреки, и даже допустить, что они справедливы в 90% случаев, то, почему-то, в голову приходят истории из обычной, "мирной" жизни, когда женщины рожают, чтобы привязать к себе мужа, или, даже, чтобы получить большую квартиру для семьи. Все это кажется сущей ерундой по сравнению с теми трудностями, с которыми женщина сталкивается в местах лишения свободы. То есть, материнство, как форма защитной реакции, гораздо уместнее и понятней именно в таких бесчеловечных условиях. Тем более, если эти условия созданы государством. Значит, оно, в определенной степени, и в ответе за причины и следствия тюремного материнства.

Тяжела жизнь за решеткой - тюрьмы переполнены, в них недокорм, туберкулез, отсутствие свежего воздуха и нормальной медицинской помощи. Но женщине вдвойне тяжелей - ко всему, у нее в организме происходят непрерывные циклические процессы, которые влияют на психику, вызывают взрывы эмоций, а то и беспричинной агрессии. Эти же процессы требуют дополнительных гигиенических условий, которые в наших тюрьмах не предусмотрены - часто в камерах нет горячей воды, не говоря уже о душе, гигиенические же принадлежности получают, в основном, те женщины, у которых есть родственники на воле, а таких немного. Законом выдача таких принадлежностей не предусмотрена - в этом можно усмотреть либо полное невежество законодателя, либо злой умысел. А так как наш средний законодатель - представитель сильного пола, то и дискриминацию, например. Помнится, есть такой диск у Леннона: "Женщина - негр этого мира". Вот и приходится рвать на тряпки собственную одежду, или тюремное добро - простыни, потрошить матрасы.

Еще существуют выезды за пределы изолятора - на суд или следственные действия, сопровождающиеся изощренными обысками, а в отдельных местах и обысками на гинекологическом кресле - трудно представить что-либо равное этому по степени унижения и антисанитарии. Контролеры с дубинками, "веселые ребята" с собаками, склоки и драки в переполненных камерах....И все это длится месяцами, а порой и годами.

Теперь каждый легко представит себе состояние женщины, которая, узнав о своей беременности в изоляторе, не делает аборт, что тоже совсем не просто в тюремных условиях, а начинает ждать ребенка, о котором думает, как о своем спасителе. Ей трудно, очень трудно - почти всю беременность женщины живут в "общаках" - в общих камерах, в которых порой одновременно находятся до 70-80 человек одновременно, гуляют вместе со всеми по часу в день, а остальное время дышат воздухом, в котором нет кислорода. Питание чуть лучше, чем у других, но это почти нельзя серьезно принимать в расчет. Однако теперь с ней уже не смеют обращаться, как с бессловесной скотиной - это значит, что она получила, наконец, права и привилегии, дарованные ей законом и конституцией.

В тюрьмах, обычно, нет условий для родов, исключением может служить, разве что, знаменитая "Матросская тишина", где есть настоящая больница с реанимацией. Большинство узниц, поэтому, рожают в "вольных больницах" - как они говорят - и условия у них "обычные", как на воле. Везут ли их рожать в клетке или с наручниками? Чаще всего нет, но такие случаи бывают. Как объяснил тюремный врач: "Да ведь они чаще всего бегут именно в таком состоянии, только бдительность потеряешь". Но бдительность - это первое дело, поэтому при роженицах всегда присутствует конвой, а так как долго держать под конвоем - дорого, то через два часа после родов, если нет осложнений, роженицу увозят назад в камеру. Мне известен случай, когда после "кесарева сечения" женщину отвезли в камеру, как только она очнулась от наркоза. И везли стоя, в "стакане" автозака. И было это в Москве, в наши дни, а рожала она в "Матросской тишине".

Ребенок остается в больнице положенное время - 5-6 дней, а потом, если он здоров, его возвращают матери. С этого момента, или чуть раньше, мать начинает жить в отдельной, приспособленной для таких случаев камере, в которой могут находиться только беременные или кормящие. Так написано в "Законе о содержании под стражей". Но, как и многое другое, предусмотренное этим актом, чаще всего остается простой декларацией, благим намерением, из тех, которыми вымощена дорога...в ад.

Не будем описывать скорбные случаи, когда женских камер и кормящих матерей в тюрьме катастрофически мало, и им приходится жить в общих камерах. В лучшем случае - в тюремной "больничке". Мне доводилось бывать в камерах, где содержаться только матери и дети. В специализированном СИЗО для женщин, а у нас появились и такие учреждения, условия в таких камерах заметно лучше. Они живут по 8-12 взрослых, и, соответственно, детей, в камере, рассчитанной на 44 человека, на деле же - на 60-70 человек. Они гуляют два раза в день. Они могут готовить еду своим детям, укладывать их спать. Это, как мы увидим чуть позже, огромное достижение. Им выдают детское питание и даже памперсы. Но в камере нет дневного света - окна с внешней стороны закрыты "ресничками", хотя это запрещено все тем же законом.

Начальство в таких случаях отвечает: "Не можем снять в связи со сложной оперативной обстановкой". При выезде матери на суд ребенка могут подвергнуть обыску по той же причине. Сложности оперативной обстановки, по правде сказать, заключаются в межкамерных и межличностных связях подсудимых и подследственных. Иными словами, записку "мамочка" может передать, или еще чего. А такого быть не должно. Так уж повелось, что интересы следствия важней интересов ребенка. Хотя здравый смысл подсказывает, что неправильно это, что не может так быть, чтобы невинное дитя самые первые и самые важные месяцы и годы жизни провело ...в аду. Даже если его мать и не ангел.

На суд "мамочки" ездят чаще всего с детьми, ребенка оставить некому. Существует, правда мнение, что мамочки в глубине души рассчитывают смягчить сердце судьи, а значит и приговор, видом маленького страдальца. Но тверды сердца наших судей, в связи с чем еще раз вспоминается геенна огненная, а точнее, надпись над входом туда: "оставь надежду всяк сюда входящий":

"Суд следующий у меня был, когда Илюшке было полтора месяца. В тюрьме его оставить некому. Суд пять дней, пять дней меня должны возить. Со мной была женщина-нянька, но они [тюремная администрация - прим. автора] не имеют права оставить этой няньке, потому что она зэчка. Кто знает, что у нее на уме? Из медсестер ни одна не согласилась. И я должна с этим ребенком ехать на суд, с полуторамесячным. Родился он в мае, а это были первые числа июля. Пекло было, наверное, 35 градусов. Молока в груди нет, молоко в бутылочках делаешь на целый день, там же держат целый день. Молоко на жаре сворачивается, кормить его нечем, пеленать - негде. Камера в суде - метр на метр, на полу - плевки. Я все это ногами расчищала, ребенка клала на пол, пеленала...

Я ездила пять дней на суд с ребенком и за все пять дней женщина-судья мне ни разу не предложила сесть. Все время показания я давала стоя. На руках ребенок: "Подсудимая, встаньте!". Одно это меня морально добивало. Ребенок орет, ей все равно, она ни на минуту заседание не прервала. Он заходится, орет, меня всю колотит, какие я могу давать в таком состоянии показания?! Я, вроде, бойкая, но тут из-за ребенка, меня просто трясло. Показания кто-то дает, та же потерпевшая. Я же должна ей какие-то вопросы задавать, послушать, что она говорит, Я не слышу - у меня ребенок орет. Вот так пять дней нас промурыжили, я и не помню, кто и что говорил".

Совсем уже за пределами здравого смысла находится практика осуществления материнства в исправительных учреждениях. Матери не в состоянии реализовать законом им данное право воспитывать детей по месту отбывания наказания, потому что им не разрешено жить вместе с детьми. Кто и когда решил разделить их локальными зонами, построить детское учреждение в пенитенциарном учреждении, и лукаво назвать его Домом матери и ребенка? В нем нет места для матери. Поэтому назвать его можно только домом ребенка, а так называются детские дома для грудных и малолетних сирот.

Большинство матерей могут приходить сюда два раза в день, чтобы вывести своего малыша на прогулку. И это все. Исключение составляют кормящие, но, по мнению детских тюремных врачей, кормят матери здесь не долго, 2-3 месяца, а то и сразу без молока. Да это и не удивительно - стрессы. Причем, чем больше "мамочка" печется о ребенке - тем хуже ее дела. Только те матери, чьи дети долго и тяжело болеют, так, что их нельзя держать с другими детьми, получают редкостную возможность жить вместе со своим младенцем, заботиться о нем, кормить, пеленать, укладывать спать и просыпаться ночью, чтобы убедиться, что ему тепло и удобно.

Если в колонии объявлен карантин по инфекционному заболеванию, матери лишаются и такой возможности, так как живут вместе с остальными осужденными. Женщины, которых я уже достаточно хорошо знаю, чтобы доверять их слезам, рассказывали мне, что вынужденная разлука с детьми иногда достигает нескольких месяцев.

Интересно организован и адаптационный период по прибытию матери с малышом в колонию. Их разделяют на три-четыре недели якобы для карантина, но на деле, чтобы отучить ребенка от матери, с которой он был неразлучен с самого рождения. Одна молодая и образованная женщина, всю беременность и первые два года материнства просидевшая в следственных изоляторах г. Москвы, а после суда этапированная в исправительное учреждение, описывала мне невыносимую, адскую муку от разлуки с сыном, с которым она до этого не расставалась ни на минуту: "Я подкрадывалась к дому ребенка, в надежде увидеть его или хотя бы услышать его голос. Другие "мамочки" говорили мне, что он кричит не переставая, не ест, почти не спит и все время зовет меня".

Все закончилось как в сказке: она попросила родителей, с которыми все время поддерживала теплые отношения, забрать сына: "По крайней мере, я буду уверена, что его не обидят". Сына забрали, да и мама вскоре последовала за ним, получив, наконец, отсрочку приговора по уходу за малолетним ребенком. Да и не сирота она, не нищая, не бездомная.

Этот случай - редкое исключение, которое только подчеркивает печальное правило - большинство матерей, с которыми мне довелось встречаться в местах лишения свободы - сироты, реальные или социальные, выросшие зачастую совсем без родных, а потому не знавших ни родительской заботы, ни родного крова. Из колонии им идти некуда и ребенка отдать некому, кроме государства, под чьей опекой они и сами оперились. Тем весомее причины создать им условия для настоящего материнства в том месте, где оно их застало - в государственном месте, между прочим. Дать возможность им, бездомным и обездоленным, жить вместе со своими детьми, любить их и быть любимыми, потому что никто и никогда не полюбит тебя так, как твой ребенок. И помочь им в этом - ведь существует отлично обученный персонал в тюремных домах ребенка, и по вопросам диеты, и по вопросам воспитания. И особых капиталовложений не надо - просто пустить мать в дом матери и ребенка.

А там гляди, материнские чувства и опыт помогут заблудшей матери обрести дорогу и место в жизни. Любовь дана человеку во спасение. И она не оставит ребенка на вокзале, и не отнесет в детдом, только потому что не умеет о нем заботится, не знает что с ним делать и куда с ним идти. Когда ребенок станет ее неотрывной частью, материнский инстинкт подскажет ей, как устроить жизнь, чтобы всегда быть вместе.

Есть в психологии такое понятие - "динамический стереотип". Так на языке науки называется образ жизни, к которому человек привык, и от которого ему трудно отвязаться. Например, привык поздно ложится и поздно вставать, попробуй, проснись в 6 утра и пойди на работу! Неделя, а то и месяц понадобится, чтобы отвыкнуть от одного стиля жизни и перейти к другому. А некоторым и года не хватит, и всегда у них стресс и напряг. Это те, которые намертво заучивают свои стереотипы, негибкая у них психика, и привычки устойчивые. Этим людям трудно перестроится и они всегда в худшем положении при смене обстоятельств. Во времена перемен, например.

Из тюремных образчиков устойчивых стереотипов годится такой: многие женщины, попавшие в места лишения свободы и пробывшие там определенное время - свой срок, например (а сроки у женщин совсем не малые - средний - 3,5 года - дольше, чем у мужчин, между прочим) привыкают жить при тюремном режиме, и чувствуют себя в тюрьме себя гораздо удобнее, чем на воле. Не любят ее, окаянную, но на свободе им еще тяжелей. Вот они и возвращаются в нее, чуть только вышли. Поэтому они нуждаются в социальной реабилитации - в специальных занятиях по привычке жить в других условиях, по смене стереотипа. Или - привыкнешь жить с мужем, лет двадцать живешь, уже и "любви" почти никакой нет, а бросит или умрет - и нет жизни, небо с овчинку покажется.

Или другой пример - вот молодые люди поженились, родили ребенка, а воспитывать его им некогда. Студенты, к примеру, или просто веселые молодые люди, которым еще гулять и гулять, а для этого много времени надо. А ребенка воспитывать хлопотно. Вот они сдадут этого ребенка своим родителям, а в тех уже потребность созрела внуков растить, и все живут себе припеваючи. И ребенок ухожен, и время есть. Но нет места для него в их динамическом стереотипе - жизнь распланирована иначе, и вернись он к ним, ох как будет не к стати! И может стать причиной развода и других неприятностей и растройств. Не потому что эти молодые люди - моральные уроды, а потому что все должно естественно развиваться - ждали - родили -воспитывают - все постепенно и органично. И - безболезненно.

Так и с мамочками "на тюрьме" - ждет она ребенка, рожает его и осознает, что только сама будет о нем заботится, да и условия кое-какие для этого будут - и созреет она для материнства, и найдет в себе силы и чувства ребенка воспитывать, каковы бы ни были причины для его появления. Может быть и не каждая, но большинство. И точно знать будет, когда кормить, когда спать укладывать. И чувствовать, что ему надо, что у него болит, как ему помочь. Потому что материнство -это и инстинкт в том числе, а не выдуманная категория. А если его сломать, силой разорвать эту естественную связь, эту красную нить, которая очень долго соединяет два существа, бывшие когда-то одним - так чья в этом вина? Не того ли Макаренко, который изобрел этот способ воспитания младенцев в условиях советской женской тюрьмы? И какова была его цель? Защита интересов ребенка, для которого именно мать является естественной основой для развития? Ведь каждому ребенку нужен его собственный взрослый, а не абстрактный воспитатель. Или, все-таки, защита интересов системы, для которой главное удобство - простота утилизации?

Мне не известно ни одной европейской страны, где матерей, которым позволено взять детей в тюрьму, содержат отдельно от их младенцев, хотя и встречаются разные нелепости,- например в Англии и Ирландии дети могут проживать вместе с матерями-заключенными только до года, а затем их передают заботам родственников или попечителей. В Болгарии, матери, если не кормят грудью, весь день, практически, отделены от детей, однако спят они в одних помещениях. В известных мне примерах матери живут вместе с детьми, могут полностью заботится о них ( и для этого созданы все условия) до трех, а в Германии, например, в отдельных тюрьмах и до 6-лет.

В настоящее время в наших местах лишения свободы содержится более 700 беременных женщин и матерей с детьми до 3-х лет. Это чуть больше 1% всех женщин-заключенных, и около 0,05% всего тюремного населения России. Кажется, что их немного, но это более чем в три раза больше количества всех женщин-заключенных в Норвегии, или равно тюремному женскому населению Польши.

20% этих женщин находится в следственных изоляторах, еще 30% - осуждено на срок от 3 до 4 лет, более 20 - на срок от 5 до 7 лет - это значит, что ребенок, достигший 3-х лет, будет отправлен в детский дом или к родственникам, а мать останется досиживать срок, если не получит условно-досрочного освобождения. Более 45% из них - осуждены за кражу; 20% - за разбой и грабеж, 15% -по статье 228, связанной с наркотиками; 14,2% - за убийство, в том числе и за превышение мер необходимой защиты; 4% - за нанесение тяжких телесных повреждений.

Людмила Альперн - руководитель программы посещения тюрем, заместитель директора Центра содействия реформе уголовного правосудия.

С 1994 г. сотрудничает с международной правозащитной организаций Human Rights Watch, принимала участие в обработке интервью и переводе докладов на русский язык. В 1998 г. участвовала в сборе материалов для доклада по соблюдению прав детей-сирот и детей-инвалидов в Российской Федерации "Под опекой государства".

С мая 1998 г. работает в Центре содействия реформе уголовного правосудия, приняла участие в подготовке международной конференции "Уголовная политика и тюремная реформа - новые подходы", прошедшей в декабре 1998 г. В январе 1999 г. избрана заместителем директора ОЦС. В течении 1999 г. осуществляла руководство проектом "Женщины в тюрьме", финансируемым PRI., в 2000-2001- руководила проектами: Женщины в тюрьме 2" и "Реабилитация наиболее незащищенных групп тюремного населения", поддержанные PRI, Фондом Сороса, фондом Швейцарского посольства, Accer-Russie, Каритас-Франция. В 2001 году выиграла грант фонда Макартуров для индивидуального исследования "Женщины в тюрьме: ретроспектива и перспектива", грант IREX (актуальные вопросы современности) на 4-месячною исследовательскую работу в США . В июне 2001 года правлением COО "Российский исследовательский центр по правам человека" утверждена руководителем программы посещения тюрем. Активно участвавала в разработке английской части веб-сайта Центра.

В настоящее время руководит исполнением двух проектов. Выполняет проект "Сотрудники УИС как главный фактор гуманизации пенитенциарной системы", поддержанный фондом Сороса , направленный на создание альтернативной системы повышения квалификации сотрудников женских пенитенциарных учреждений. Имеет публикации.

Людмила Альперн.

Сайт"Тюрьма и воля".

Читайте также: Срочно: в СИЗО - новорожденный ребенок.