Тюрьма - это путь в никуда.

Разделы: О заключенных

Е. Ознобкина: Вы не первый год ведете свой исследовательский и образовательный проект в женской колонии в поселке Шахово. Я прочитала документы этого проекта, и у меня осталось двойственное впечатление. С одной стороны, это некое конкретное предприятие, имеющее свои конкретные цели, возможно, даже достижимые. С другой стороны, остается вопрос: ведь тюрьма - сложный субстрат для каких бы то ни было преследующих позитивные цели вмешательств и манипуляций. Фактически, ваша программа - эксперимент с открытым концом.

Как мне представляется, в основе эксперимента должна лежать некая утопия. Существует ли у вас своя утопия тюрьмы, если угодно, некий ее идеальный образ? На какие представления вы ориентируетесь в своей работе?

Л. Альперн: Во-первых, мой проект состоит из серии проектов, и четыре уже выполнены. Причем осознание собственной работы шло по нарастающей. Поначалу просто хотелось помочь заключенным, насколько это вообще возможно, в дальнейшем это желание трансформировалась в идею помочь женщинам: и сотрудницам, и заключенным. Я поняла, что, в отличие от тюрьмы мужской, в женской тюрьме нет особого разрыва между женщинами, которые работают в ней, и женщинами, которые в ней сидят. Есть некий континуум - непрерывный ряд женщин, и в широком смысле они все связаны похожестью своих жизненных проблем, просто представлены эти проблемы здесь в широком диапазоне. И сотрудницы, и осужденные равно страдают в тюрьме, этом в общем-то мужском предприятии, построенном на принципах мужской иерархии, которой требует тюрьма и как место наказания, и как место службы.

Е.О.: Представление о том, что разрыв между сотрудницами и осужденными женщинами гораздо менее значителен, чем им самим порой кажется, у вас было изначально или вы приобрели его, когда начинали работать в женской тюрьме? Когда у вас родилась мысль, что женская тюрьма не то же самое, что тюрьма мужская, и здесь возможны иные варианты вмешательства?

Л.А.: У меня не было никаких заранее сформированных представлений, пять лет назад я фактически начинала с нуля. Исследований по женской тюрьме тогда я еще не читала, я находилась в полном научном и информационном вакууме. И мои собственные наблюдения и исследования легли в основу моих знаний и моего понимания. Естественно, я не сразу пришла к своим выводам, более того, у меня априори существовало некое идеологическое представление: тюрьма есть тюрьма, сотрудники - это жестокие люди, осужденные - это жертвы. Возможно, в рамках мужской тюрьмы так оно и есть, не случайно ведь эта концепция превалировала над всеми другими известными мне знаниями. Но постепенно, начав работать в женской тюрьме, за пять лет интенсивной, плотной работы я поняла, что гипотеза эта себя не оправдывает. Я стала чувствовать и понимать и ту, и с другую стороны, хотя ранее я была ангажирована, была на стороне осужденных. Но я поняла, насколько это сложный, трудный и, конечно, деформирующий женщину труд - быть сотрудницей тюрьмы. В каком-то смысле этот труд еще и безнадежный, потому что система устроена так, что не оставляет возможности для реабилитации и практически не оставляет надежды, что вышедшие из стен тюрьмы женщины найдут себе место в жизни. То есть получается, что ты работаешь с ними для того, чтобы они вернулись к тебе в своем старом, "недорощенном" качестве. Насколько это вообще приемлемо для женского сознания? Мне кажется, что женщине это трудно, она привыкла к своей обычной материнской роли: выращивать что-то, переводя его в другое качество, наблюдать рост - в этом женская продуктивность, смысл ее сознательного существования. Кстати, именно поэтому воспитательная роль в женских учреждениях более значима, чем в мужских тюрьмах, здесь присутствует надежда, связанная исключительно с женской психологией, с женским восприятием мира, в котором ценность воспитания и выведения в мир превалирует над многими другими ценностями.

Е.О.: хочу возвратиться к своему первому вопросу. Коль скоро мы заговорили о специфике женской тюрьмы, тогда - какова ваша утопия женской тюрьмы? Возможно, это должна быть уже не тюрьма?

Л.А.: В моем представлении женская тюрьма - это абсурд. Женщины, которые проводят длительное время в условиях тюрьмы, фактически теряют те качества, которые востребуются обществом. Особенно в нашей коллективной тюрьме, которая построена полностью по мужским образцам: и поведенческим, и ценностным. Я думаю, что даже сама изоляция, отрыв от семьи, от близких, отрыв от среды, которая востребует женщину (потому что тюрьма женщину, естественно, никак не востребует), является для нее моментом перелома, после чего никакая нормальная жизнь уже невозможна. Тюрьма для женщины - путь в никуда, наказание навсегда. И чаще всего это именно так.

Женщины составляют лишь небольшую часть, как принято выражаться, тюремного населения. Преступления, которые совершают женщины, равно как и причины женской преступности все-таки иные, чем причины и качества мужской преступности. А наказания аналогичны мужским. В такой ситуации, как мне кажется, не думают о результате этого наказания. Действительно, насколько те, кто принимает решения в отношении женщин, совершивших те или иные преступления, представляют себе результат того, что они делают? Не имеем ли мы здесь дело с явным безрассудством?

Когда-то, сочиняя очерк о том, что тюрьма является фактором естественного отбора, я попыталась рассмотреть в биологических понятиях то, что у нас происходит в стране с проблемой женской преступности. Не является ли женская тюрьма сильнейшим фактором естественного отбора, при участии которого создается некая совершенно иная формация женщин? Не станет ли это источником совершенно неожиданных и не полезных для общества течений?

Если брать эту проблему в рамках существующего общества и его ценностей, мне кажется, что для женщин должны быть созданы совершенно другие формы наказаний. В частности, мне представлялось, что это должны быть какие-то фостерные (приемные) семьи (возможно, это покажется бредом), где женщина могла бы оставаться вместе со своими детьми, если они у нее есть. И главная цель такого рода изоляции заключалась бы в том, чтобы женщину научили простым нормам, которые позволили бы ей существовать в нашем обычном обществе, научили навыкам, которыми она не владеет. Потому что женщины, которые попадают в тюрьмы, изначально в определенном отношении маргинальны.

Согласно известным исследованиям (в том числе и тем, которые проводила я сама), многие из тех женщин, что попали в тюрьму, с детства являлись жертвами всякого рода насилия. Это насилие не позволило женщине сформировать нормальную женскую идентичность и, соответственно, найти себе место в обществе. И это стало причиной еще большей ее маргинализации. В итоге общество для таких женщин закрыто. Поэтому, вместо того чтобы усиливать маргинализацию, необходимо создавать условия для возвращения женщины в общество. Насколько тюрьма хороша для развития личности, я не знаю и обсуждать не берусь. Но осмысленная временная изоляция, как это ни парадоксально, может дать совершенно новые толчки и импульсы для развития. И конечно, обществу хотелось бы, чтобы женщина вернулась в том состоянии, в котором она обществу не опасна и социально приемлема.

Е.О.: Из того, что вы сказали, я поняла, что контуры того, каким должно быть наказание для женщин, - для вас не столь точны, но, во всяком случае, можно увидеть и спроектировать какие-то тенденции, которые мы хотели бы привнести в развитие женской тюрьмы. Когда вы пытаетесь сформулировать, в чем состоят эти возможные положительные тенденции, наверняка вы каким-то образом диагностируете: в чем состоит "нехватка социальности", "нехватка идентичности", что, собственно, привело женщин в тюрьму. В чем именно ущербна их жизнь и что послужило причиной попадания в такого рода заведения? И как эти "нехватки" можно восполнить, в том числе и с помощью вашей программы?

Л.А.: У меня было несколько причин для создания своего проекта. Одна из них - чисто внешняя. В свое время я побывала в женских тюрьмах разных стран мира, изучала то, что там происходит, и увидела некие элементы, которые в целях модернизации можно было бы попробовать внести в нашу тюрьму. Прежде всего это так называемое программирование, когда элементы некоторых видов знания привносятся в конкретную жизнь тюрьмы - этим занимаются специальные консультанты.

По моим наблюдениям, главная проблема женщин, которые находятся в тюрьмах (да и не только тех, что в тюрьмах, просто там все усугубляется) - это очень низкая самооценка. Женщина не чувствует себя способной влиять на мир, даже на ситуацию, в которой она живет, она не чувствует себя способной влиять на судьбу своих близких. У нее нет ощущения, что она является активным и действующим элементом мира, жизни. Все то, что я пытаюсь привнести в жизнь тюрьмы, должно заполнить эти пустоты, помочь женщине понять, что она в любых жизненных коллизиях остается человеком, способным влиять на мир, что у нее есть совершенно разные возможности - несмотря ни на что. В результате моего проекта, если угодно, моего эксперимента, у женщины должно измениться ощущение самой себя, должна повыситься самооценка и появиться чувство контакта с миром. Реально ли это? Я точно не знаю, поскольку это зависит от многих причин. Есть люди с более высоким интеллектом, есть - с более низким, люди обладают разной эмоциональностью... Я имею в виду то, что для получения нового знания нужны "каналы". Иногда каналы настолько узки или настолько дисфункциональны, что всю работу надо делать в индивидуальном контакте, что тоже не всегда возможно. (Кстати, в западных тюрьмах все построено на индивидуальной основе. И тюрьмы там небольшие, иногда и на 20 человек, а самая большая тюрьма человек на 200. У нас же тюрьмы очень большие.) Это первое. И второе: мне показалось, что для женщин, которые сидят, и тех, которые работают в тюрьме, важно ощутить свою цельность, общность, непрерывный континуум "женского". Е.О.: Вы имеете в виду цельность личности?

Л.А.: Цельность личности и цельность женского сообщества. Когда ты чувствуешь себя в некоем женском сообществе, имеющем большой диапазон, женском сообществе, которое, в отличие от мужского, в состоянии воздействовать своим общим потенциалом. Да, с одной стороны, оно аморфно, и в этом его отличие от мужской иерархической системы, от строения мужской группы. (И тем беззащитнее.) Но эта аморфность позволяет жить и плодотворно развиваться любым идеям, позволяет состояться любым состояниям. Женское сообщество - не иерархичная, но цельная, горизонтально устроенная система.

Е.О.: Из того, что вы говорите, следует одна достаточно парадоксальная вещь: получается, что женщина, попадая в тюрьму, впервые попадает в женское сообщество, попадает в более для себя благоприятную ситуацию и среду, нежели на воле, где фактически происходила ее десоциализация. Иными словами, в тюрьме - искусственные, но более благоприятные условия для развития личности женщины?

Л.А.: Да, в какой-то мере. В той мере, в какой эта среда способна обеспечить положительную социализацию женщины. Однако в существующих формах тюремной системы эта возможность не реализуется, поскольку женщины - и сотрудницы, и заключенные - помещены в среду мужской системы. Женское сообщество, как я сказала, - аморфная масса, ее можно формировать совершенно по-разному. И иногда в результате получается еще более жесткая и беспринципная система, чем в мужских сообществах.

Потому что для женщин, которые служат в мужской иерархической системе, не очевидно, что, с точки зрения мужчин, они чем-то принципиально отличаются от женщин-осужденных, что они - "хорошие" женщины, в отличие от "плохих". А они хотят отличаться, им это необходимо для самооценки, им с младенчества внушалось, что женщины бывают хорошие и плохие (мужчины, кстати, не делятся на такие категории, они все более или менее подходящие). Сотрудницы интуитивно ощущают, что женщина для мужчины - всегда женщина, и в первую очередь в физиологическом и психологическом своем качестве, им не важно, скажем, законопослушны они или нет. Это ведь не так очевидно. И вот те, которые служат, пытаются себя отделить от тех, которые сидят, пытаются, так сказать, быть католичнее папы римского. Для них важно ношение формы, иногда даже важнее, чем для мужчин. Их поведение часто бывает даже более жестоким, более выражающим презрение, ради того, чтобы казаться в глазах мужского персонала не такими, как эти так называемые преступницы. Все это издержки иерархической идеологии, которая абсолютно непродуктивна для женщин. Такая идеология заставляет их личностно меняться, деградировать. В свою очередь, это становится причиной распада семей, невозможности вырастить нормальных детей. Возникающая в таких условиях излишняя жесткость, категоричность, объектный подход - признаки изменения женской идентичности, а значит - маргинальности. Проблемы порождают друг друга.

Е.О.: Тогда сделаем следующий шаг. Читая документы проекта, я видела, что вы делаете ставку на то, чтобы сорганизовать это женское сообщество, чтобы в нем не было отчетливого и жесткого различия между осужденными и сотрудницами системы. То есть вы хотите получить единый коллектив, своеобразное женское содружество, в котором женщины друг другу будут помогать? И тогда не надо будет говорить о какой-то особой "воспитывающей функции" сотрудников. Здесь воспитателем может оказаться любой, все что-то получают друг от друга. Вы хотите через организацию более свободного, не иерархичного, не ориентирующегося на доминантные позиции, не воспитывающего (в привычном советском смысле) общения - получить какие-то новые позитивные результаты? Правильно ли я вас понимаю?

Л.А.: Это, видимо, моя главная цель. Я не знаю, насколько она достижима в условиях тюрьмы, даже "хорошей" тюрьмы, в которой и с которой я работаю. Напрямую и гарантированно эту цель не запрограммируешь, но, возможно, она приблизится в результате моих "проектных работ". В тюрьме мы (я с моими коллегами) проводим семинары по здоровому образу жизни, по конфликтологии, по психологии общения. Сейчас готовится новый семинар по домашнему насилию. Мы там не говорим прямо о том, что все мы должны "слиться в едином порыве". Хотя, когда я приезжаю в Шахово, я "сливаюсь" с другими. Для меня это необходимое ощущение, но оно появляется как бы независимо от того, что мы делаем. Просто для всех становится очевидным, что качество жизни улучшается, когда среда неагрессивна, когда нет противостояния сторон, когда все плавно перетекает из одного в другое, когда можно разрешать вопросы не при помощи жестких наказаний. Скажем, планируемый семинар по домашнему насилию покажет, что и те, и другие - жертвы домашнего насилия. Это увеличивает взаимное сочувствие и желание помочь.

Да, это попытка разредить и разрядить эту плотную среду или, наоборот, заполнить ее некой атмосферой, которая дает ощущение мира как цельного, не разбитого на отдельные части - хорошие и плохие. Ведь на самом деле нет хорошего и нет плохого - есть разные стороны, разные точки зрения, разные возможности, разные судьбы. Трудно сказать, насколько достижим идеал, но во всяком случае наша работа вызывает безусловный интерес со стороны осужденных и, надеюсь, со стороны сотрудниц, и, возможно, что-то у нас получится. Хотя, конечно, все это очень длительный и тяжелый труд, и он, безусловно, должен быть многоэтапным, развитие должно идти по спирали, при этом на каждом этапе будут свои провалы и свои выигрыши.

Е.О.: Можно предположить и такой идеальный ход событий: на первом этапе из числа женщин-осужденных и женщин-сотрудниц системы "вербуются" сторонники "женского заговора", и мы получаем некое новое качество в этом институте исполнения наказаний. Если, действительно, из этого вдруг возникнет новый феномен женской тюрьмы, тюрьмы, которая будет строиться в большей степени на горизонтальных связях, будет нацелена именно на ресоциализацию, реабилитацию, пусть пока в отдельно взятой шаховской колонии... Но ведь реальное повышение самооценки (о чем вы говорили) возможно только в большом обществе, а не в рамках узкого женского тюремного сообщества. Тем самым получается, что удачный эксперимент в идеальной женской тюрьме вовсе ничего для реальной жизни не гарантирует. Значит, надо браться за тюрьму мужскую... в самом широком смысле этого слова. Возможно ли горизонтальное устройство тюремного института как такового?

Л.А.: Мне трудно говорить о мужской тюрьме, там я не ощущаю себя активным элементом, скорее просто наблюдателем, и то, что я вижу, не внушает мне оптимизма. Возможно ли горизонтальное устройство мужской жизни? С моей точки зрения, мужская идентичность и мужская субкультура не допускает горизонтального строения жизни, это ведь более опасное построение, чем иерархия, потому что иерархическая система обеспечивает порядок, защиту, что позволяет выжить, не уничтожая друг друга... Но мне трудно об этом говорить, я, может быть, не совсем понимаю ценности мужской жизни. Тут нужны другие исследователи. Но в любом случае мне кажется, что с мужской тюрьмой будет легче работать, если она будет не коллективная, а, по западному образцу, индивидуальная. (Хотя существуют наблюдения, что результатом индивидуализации становится увеличение числа суицидов. Об этом говорит, например, Нильс Кристи.) А вообще, мужчины не могут жить вместе долгое время без женщин, и здесь важен даже не сексуальный фактор. На этот счет у меня есть своя метафизическая теория. Женщина - это некое цикличное существо, в котором идет непрерывный отсчет жизни, она - как часы, как ощущение времени. Когда нет женщины - наступает безвременье. И какие бы ни были голубые или опущенные, они не имеют этого женского устройства организма, устройства женской жизни. А безвременье - это ад. Существует и такая формулировка: свобода, твое имя - женщина. Значит ли тогда, что: тюрьма - твое имя мужчина? Пожалуй, это действительно так. Мужская тюрьма - это собственно тюрьма, и она есть аналог ада. Жизнь вне жизни. Жизнь в чистилище. Тем она страшна и знаменита: люди, прошедшие тюрьму, прошли чистилище, их функции меняются.

В принципе я против любой тюрьмы. Когда людей сгоняют в тюрьмы, им придают некое качество, и оно срабатывает. Когда человеку не придают этого качества, когда его не определили, не вычислили, не дали ему ярлык, когда с ним работают иначе, у него появляются другие перспективы, другие свойства. Поэтому, мне кажется, тюрьма как известный нам институт себя давно изжила, этот институт абсолютно не отвечает запросам современной жизни. Однако, возможно, то, к чему мы идем, совсем не лучше того, от чего мы уходим...

Е.О.: Ваши программы нацелены на то, чтобы дать не только какие-то необходимые женщине знания, но и навыки, привнести психологическую устойчивость. Но после этого (о чем я уже пыталась сказать) они выходят в мир, и у них возникают те же самые проблемы адаптации в определенной среде, им надо вновь бороться за свое достоинство. Поэтому когда затеваются такие сложные проекты, как ваш (ведь это не просто гуманитарная помощь тюрьме), то возникает вопрос об отдаленных результатах. Задумываетесь ли вы над этим?

Л.А.: Конечно, я задумываюсь о результатах. Вообще, страшно что-то делать в такой среде, потому что результат может оказаться с точностью до наоборот. В любой момент наша работа может спровоцировать нежелательные вещи. Да и устойчивость достижений все время под сомнением: происходит смена персонала, смена руководства, смена идущих сверху установок. Но меня волнуют не только перспективы, меня волнует и качество проживаемой жизни. Это не менее важно. Просто я понимаю, что после каждого нашего мероприятия в тюрьме что-то да остается. И люди, которые прямо или косвенно участвуют в проекте, в какие-то моменты ощущают облегчение - снимается боль, появляется возможность увидеть что-то иное и по-иному. Это для меня не менее важно, чем отдаленные последствия.

В 1992 г. я беседовала с Жаком Росси - это известный человек, бывший гулаговский узник, многоязычный иностранец, который написал в том числе известный "Словарь ГУЛАГа". Он был уже очень слаб (ему было за девяносто), когда я навещала его в приюте в Париже. И он говорил о том, что нужно модернизировать русскую тюрьму, что она существовала и существует до сих пор в дремучем состоянии... Мой эксперимент можно рассматривать как попытку модернизации, которая идет не изнутри системы (потому что изнутри ничего нельзя модернизировать, там все настолько устоялось, что очень давно получается "продукт" одного и того же качества...), но извне.

Мы пытаемся найти способ открыть тюрьму. Всякий раз я приезжаю туда с разными учеными и интересными людьми, людьми с разными взглядами, и осуществляется взаимный обмен: не только осужденные или сотрудники что-то получают от этих людей, но и эти люди что-то получают. Происходит обмен элементами совершенно различных видов жизни. Этот процесс - как выветривание горных пород.

В том месте, где я работаю - в шаховской колонии, - и администрация колонии, и администрация УИН очень чувствительны к нововведениям. Они интересуются новшествами, поэтому, я надеюсь, что-то получится... Хотя я знаю, что в тюрьме все очень быстро умирает, принимает мертвые формы приказов и т.д. В этом так называемом дисциплинарном пространстве мир качественно иной...

Конечно, отменить тюрьму мы не можем, этот институт будет существовать еще определенное время. Мы можем только попытаться что-то сделать. Это единственный путь, потому что просто критика с теоретических позиций бесплодна, она не меняет существо дела. Впрочем, высокие теоретические концептуальные ориентиры очень важны: утопия обладает большой силой, и, надеюсь, не только тоталитарная утопия...

Людмила Альперн

Интервью у Л. Альперн брала Е. Ознобкина в июне 2004 г.

Источник: Альманах "Неволя".