Страна "Детдомия"

Разделы: Общество и дети-сироты, проблема равнодушия

«Школа добровольчества». Ростов-на-Дону. Стенограмма выступления Александра Гезалова.

Рассказать другим:

Александр Гезалов: Добрый день, уважаемые друзья, очень приятно быть сегодня в Ростове-на-Дону. Следующий путь будет - это город Ульяновск, где будет презентация моей следующей книге, посвященной адаптации выпускников детских домов России, называется она «Просто о сложном». Наверное, может, кто-то уже читал, кто-то видел. Книга посвящена проблемам выпускников детских домов. Сегодня мы будем говорить о достаточно непростой проблеме, которая стоит сегодня перед государством, гражданским обществом и всеми теми, кто интересуется темой социального сиротства. Как сделать так, чтобы сегодня в стране сократилось количество детских домов? Сегодня их значительное количество. Сегодня никто не может назвать количество детей-сирот, которые живут в социальной системе государственной, но в 2010 году официально на сайте «Усыновите.Ру» написано, что порядка 600 тысяч детей-сирот сегодня в России, порядка 20 % из них живет в сиротских учреждениях. Учитывая динамику, с которой сегодня сиротство растет в Российской Федерации, можно говорить о том, что на уровне демографического спада сиротство не уменьшается, сиротство остается стабильным, сиротство даже увеличивается. Связано это с многими причинами. Это и экономическая ситуация, это и, в том числе, укрепление самой интернатной системы, это и появление многих-многих мифов, связанных с детьми-сиротами, системой усыновления и т.д.

Я сейчас буду потихоньку переходить к тому... некоторую статистику, наверное, выберу, которая нам представлена. Ежегодно в Российской Федерации под опеку и патронат попадает порядка 15 % детей-сирот из общего числа детей, находящихся в интернатной системе. Это говорит о чем? Что сегодня в детские дома поступает порядка 100 тысяч детей-сирот ежегодно. Это очень большая цифра, потому что всего 40 миллионов детского населения в Российской Федерации, можно говорить о том, что 15 % детей от общего населения живет в институциональной системе, системе детских домов. Динамика усыновления никак не совпадает с динамикой того, как сегодня детские дома увеличиваются и детей-сирот становится больше. Связано это, прежде всего, с тем, что у нас есть такое понимание - у государства, у СМИ, в том числе у общественных организаций, - что есть две ситуации: есть детские дома и детские сироты, и есть желание этих детей пристроить в те новые институты, которые являются для них новыми, то есть семейные формы. Но при этом, фактически, мало кто из общественных организаций работает на то, чтобы сохранить семью, мало кто работает на то, чтобы работать с теми же детьми, находящимися в приютах, детских домах на возврат их в родную, кровную семью.

У нас есть понимание у государства, что есть система дом ребенка, приют, детский дом, профессионально-техническое училище, ВУЗ. Это целая система, которая выстроена сегодня государством относительно детей. Что-либо подобного, каких-то услуг и форм поддержки семьи, сегодня практически нет. Общественные организации в том числе не имеют возможностей по оказанию помощи семье, связанные с низкой квалификацией специалистов, которые находятся часто в этой системе. Добровольчества сегодня недостаточно для того, чтобы преодолевать те трудности, которые возникают в семье, у государства есть две системы, которые так или иначе взаимодействуют с семьей, это комиссия по делам несовершеннолетних, по сути говоря, и органы опеки. Какой-то другой прослойки, которая могла бы сохранять семьи в своих территориях, сегодня не существует и как раз общественный институт мог бы стать тем связующим звеном, стать демаркационной зоной между семьей и государством, но в связи с тем, что сегодня общественные организации сиротоориентированы - есть такое понятие, когда все направляются в детские дома, когда все организуют праздники, чаепития, танцы, и сейчас на 1 июня просто какое-то сумасшествие; вчера я встречался с одной добровольческой организацией, которая прямо хочет на 1 июня обязательно в детском доме что-то организовать. И мне потребовалось 2 часа поработать с ней, чтобы объяснить, что сегодня есть достаточно много сред, которые к детскому дому отношения не имеют. То есть надо работать в причину, надо работать с теми структурами, которые, наоборот, помогают ребенку оказаться в семье. И мы договорились до того, что они будут проводить мероприятие уже для большой группы московских приемных семей.

Смотрим дальше. Как возникает кризис в семье? Как происходит так, что семья падает с колен и оказывается потом никому не нужна. Первое, что нет системы сигналов, которые позволяли бы сообщить каким-то органам, которых сегодня, на самом деле, не так много, о том, что в семье начались какие-то проблемы. Какие чаще всего проблемы? Это утрата работы, это развод, это смерть одного из родителей и т.д. И когда начинает возникать этот кризис, углубляться со временем, все происходит следующим образом: сигналы идут чаще всего от школы, от поликлиники, от каких-то других учреждений. И идут они чаще всего в комиссию по делам несовершеннолетних или в органы опеки. Следующий этап, о котором вы, наверное, хорошо знаете, комиссия по делам несовершеннолетних принимает семью, 3 раза проводит с ней какие-то мероприятия собеседовательного характера, и на третий раз принимает решение с выходом в суд, в органы опеки о лишении родительских прав. По сути говоря, государство не оказывает никаких услуг и сервиса данной семье, которая оказалась в сложной ситуации, и при этом в комиссии по делам несовершеннолетних не находится ни одного общественного института, который мог бы позволить взять семью на поруки.

Недавно я написал на сайте «Милосердие.Ру» такую статью - «Семья на общественных поруках», когда в структуре комиссии по делам несовершеннолетних может находиться представитель общественной организации, который может взять ту или иную семью или какое-то количество семей на свое попечение на какое-т время. Решать вопросы, которые у семьи возникают в рамках жизни семьи на территории семьи. Потому что у нас есть служба медико-социального сопровождения семей, но семьи часто об этом не знают. Поэтому этот институт находится отдельно, семья отдельно, ее падение происходит стремительно очень часто. Связано это с тем, что для этого многого не надо. И потом у нас работает система таким образом: дети попадают в приют, где в Уставе написано, что приют должен работать на возврат ребенка обратно в семью. Но в связи с тем, что приют находится в подчинении органов опеки - абсурд в этом, на самом деле, - ориентированность на возврат ребенка в семью никаким образом не происходит. Потому что чаще всего сотрудник этого приюта либо бывший сотрудник детского дома, либо сотрудник органов опеки. И после этого ребенок попадает уже в детский дом. Вырвать ребенка из приюта, уже обратно по этому колесу прогнать никак не возможно. И вот здесь, опять же, возникает вопрос, насколько глубоко должен происходить заход ребенка в эту систему, чтобы потом его либо усыновить, либо вернуть обратно в семью, либо сделать так, чтобы он не хватанул этого детдомовского болотца, после которого адаптация выпускников детских домов, как вы знаете, крайне затруднена. Порядка 10 % только встраивается в общество, а остальные живут достаточно непростой маргинальной жизнью.

Что можно сделать и что необходимо сделать сегодня, чтобы изменить эту ситуацию? Первое, что нужно, все-таки, попробовать решить вопрос, кто же является субъектом взаимодействия с семьей? Сегодня в государстве этого субъекта нет. Нет ни комитетов, ни комиссий, нет ни каких-то - сейчас в Украине начали это делать - отвечающего за семью законодательства. Сегодня у нас этим занимается уполномоченный по правам ребенка, который метается по всей России, пытается что-то решить. Но ответственного лица, который отвечал бы за семью, который реагировал бы за те социальные изменения, которые происходят, через законодательство, через какие-то акты законодательные и т.д., сегодня нет. Сегодня это находится в ведении органов опеки и КДН. По закону муниципалитет, в ведении которого находится комиссия по делам несовершеннолетних и органов опеки, это общественная организация, которую мы выбираем раз в четыре года. По сути, на наши налоги государство, устроив такую институциональную форму, делает много чего для того, чтобы детей-сирот было больше. для того, чтобы этого не было, необходимо, чтобы семья находилась в ведении не организации, которые ставят перед собой задачу повысить галочность за то, чтобы дети попадали в систему детских домов, поэтому необходима другая система.

Вот сейчас, на самом деле, я вам отдам эту презентацию - она очень большая, - обзор ситуации, связанной с деинституционализацией системы работы с семьей и системы работа с детскими домами. Что можно сделать? Передать норму передачи ребенка в детские дома в комитет социальной защиты, чтобы принятие решения о лишении родительских прав находилось в трехфазном состоянии. Не с третьей ситуации, что мы, органы опеки или комиссия по делам несовершеннолетних, произвели порку семьи, а предложили, что делает сама семья при наличии для нее услуг для того, чтобы сохраниться, что делает государство при наличии законности и заинтересованности в сохранении семьи? Что делают другие субъекты для ее сохранения, которые еще являются поручителями в семье, и государство?

По сути говоря, это уже совсем иной подход: мы не стараемся семью наказать, показать семье, что она неспособна быть семьей, и не отбираем ребенка, главного, на самом деле, мотиватора, который мог бы позволить семье сохраниться, а совсем другой подход - не карательный, подход, наоборот, позитивный. Подход, показывающий, что государство способно выполнять перед этой семьей главные конституционные задачи, коими является, что сегодня семья у нас является главным конституционным устрояющим таким органом. Финансы, те средства, которые сегодня идут на систему детских домов, их можно было перенаправить на систему защиты детства и семьи. Например, в той же Москве один ребенок обходится государству порядка 50 тысяч рублей. В регионах от 30 до 25 тысяч рублей. В семье стандартной ребенок обходится от 3 до 7 тысяч рублей в месяц. Считайте, какие деньги производятся государством для того, чтобы, по сути говоря, поддерживать и порождать эту систему.

30 миллиардов рублей ежегодно идет на систему детских домов. Если бы эти деньги повернуть в сторону семьи и потихоньку их реструктуризировать - детские дома очень боятся, что их закроют, детские дома боятся, что они перестанут существовать, но через какое-то время, направив средства на поддержку той же семьи, эти же детские дома могут стать центрами по работе с детьми и семьей. Потому что сегодня детские дома реально боятся, опасаются, что при той ситуации, которая вокруг возникает, все хотят закрыть не знают как, не знают, что предложить, начинается кампания по сливанию маленьких детских домов в большие, и бодрый доклад о том, что количество сирот в регионе сократилось. Я думаю, что вам эти случаи известны. Это, на самом деле не на пользу детям, прежде всего, но на пользу самой системе. А внедрить и использовать новые виды понимания того, где содержится тот или иной ребенок. Слово «детский дом» со временем должно уйти из практики, потому что стигма «воспитанник, выпускник детского дома» существует с 1917 года, когда господин Дзержинский написал указ о создании системы детских домов для беспризорных детей.

Если мы начнем с этим работать, то, возможно, это будет называться молодежными центрами, где ребенок находится некоторое время, пока с семьей работают специалисты, в том числе специалисты НКО. Как только у него появляется название «приютский, детдомовский ребенок», у него возникают уже совсем иные трудности, чаще всего не имеющие отношения к нему самому. Потому что против него начинает работать уже совсем другой вектор, ребенок от этого страдает, у ребенка понижается много чего. И у нас сегодня - касательно разговора о беспризорных детях, безнадзорных детях, о детях, которые находятся на улице, именно потому они там и находятся, что они выдавливаются этой системой. И порядка нескольких миллионов детей бегает ежегодно по России, опять же, потому что они не получают той самой главной государственной услуги, что они дети России, а не детдомовские дети. Это большая разница: Россия без сирот или Россия с сиротами.

Поэтому следующие моменты, что еще может сделать само государство? Мы говорим сейчас о государстве. Государство может, в том числе, оказывать не только услуги от самого себя, но и заказывать услуги от общественных организаций. На уровне грантов муниципального заказа или подписывая трехсторонний договор между общественной организацией, семьей, которая находится в той или иной ситуации, и опять тем же государством. Нормативно-правовой базы на сегодняшний день, фактически, не существует, и связано это с тем, что государство настороженно относится к общественным институтам, считая, что у этого института не хватает достаточной профессиональности, достаточности ресурсов. И посмотрите, все грантовые программы, которые у нас начинают уже появляться, они как раз и ориентированы на то, чтобы помочь общественным организациям понять, что если мы будем работать в причину, то следствие этой причины у нас будет совсем другое. Но в связи с тем, что у нас средства даются, чаще всего на то, как я говорил, чтобы ублажить детей-сирот, куда-то свозить, потанцевать, что-то организовать при детском доме и т.д., у нас количество детей-сирот остается стабильно таким, каким оно было. И доверие у того же государства относительно того, что, что ситуацию могут поменять общественные организации, достаточно низкое.

К примеру, было бы очень важно, на мой взгляд, чтобы государство отменило несколько норм, которые действуют относительно усыновительской системы. Например, полностью отменить тайну усыновления. Тайна усыновления так или иначе влияет на ситуацию с усыновлением в России. Почему? Потому что человек берет ребенка из системы сиротской в свою семью, как бы думая о том, что надо его взять и закрыться от того, что это его дело. И очень часто, усыновив ребенка, потом не может получить услуги, потому что есть тайна усыновления. Органы опеки так и говорят: «Вы взяли ребенка, теперь это ваши проблемы». И эта, опять же, тайна усыновления, на самом деле, как таковой тайной не является. Но в связи с тем, что этот единственный у нас в Европе документ существует только в России, она приводит к тому, что у нас большое количество граждан не хочет и не может взять ребенка-сироту, опасаясь того, что вот он возьмет, об этом расскажут и начнутся проблемы у ребенка и семьи, и т.д. Если бы это было в совсем другом понимании, то брали бы ребенка не потому, что он сирота, и его надо скрывать в своей семье, а потому, что мы хотим ребенку помочь оказаться в семье. Это совсем иной подход. При этом эти же люди могли бы получать услуги в том числе и школ приемных родителей, и сопровождения, и т.д. Но сегодня у нас это все очень сильно хромает, и поэтому количество усыновленных сирот не увеличивается и увеличивается количество возвратов.

В 2010 году в систему детских домов вернулось порядка 9 000 детей-сирот. Вернулись они в том числе и по истории, связанной с возрастом опекунов, которые взяли их. Опять же, государство действует двойными стандартами: если у нас порог усыновительский, опекунский 60 лет, если бабушке 55, а тете этого ребенка 30 лет, почему не отдать ей, потому что понятно, что через 10 лет ей будет 40, а бабушке через 10 лет будет уже 65 лет. Вот, опять же, вопрос. Надо понимать, что государство не совсем видит ребенка как такового в будущей истории. Статистика лежит на бумаге, а ребенок находится в некотором прокрустовом ложе: как сделать так, чтобы он не вернулся обратно в систему детского дома? Например, в той же Пензе за этот год вернули в детские дома обратно 32 ребенка. Взяли 46. Посмотрите, какая динамика! Это говорит о чем? Что много чего в государстве на уровне законов, на уровне отношения пока еще не проработано. Хотя призывают: «Берите, давайте, давайте», - но при этом системы, которая позволяла бы не возвращать ребенка в детский дом, сегодня, к сожалению, мало что сделано.

Есть в том числе и законы, которые необходимо менять. В том числе ст.155 «О разглашении тайны усыновления, удочерения», ее надо полностью убирать, потому что она не соответствует реальности сегодняшней ситуации, статья 223 ФЗ, статья 143 ФЗ «Об актах гражданского состояния» и т.д. То есть менять те законодательные нормы, которые не позволяют большему количеству детей-сирот обрести семью. Это относительно государства. Что можно сделать относительно реструктуризации детских домов? Что может сделать государство, что могут сделать общественные институты, чтобы детские дома сегодня были другими? Во-первых, надо убрать из детского дома понятие «директор детского дома». Кто не рос в этой системе (а я рос в этой системе), я знаю, что директор детского дома там царь и бог. Нужно ввести туда внешнего управляющего на конкурсной основе, чтобы этот человек не был привязан к самой системе.

Сейчас появляются сити-менеджеры в муниципалитете и т.д. Если есть директор детского дома, сложность заключается в следующем, что вся система полностью зависит от него - от его решений, финансовых решений, в том числе и кадровых решений и т.д. Но когда появится совсем другой человек с совсем другим пониманием и видением, возможно, и этот же человек захочет закрыть этот детский дом посредством своей деятельности относительно отправки детей в усыновительские семьи. Сегодня система детских домов именно и поэтому в том числе удерживается, что руководящие сотрудники учреждения не совсем желают того, что ребенок оказался либо в кровной семье, либо в новой семье. Связано это с тем, что у нас те же общественные организации, фонды активно одаривают сиротские учреждения. И, по сути говоря, если сейчас убрать государственное финансирование, детские дома проживут и без государственного финансирования, потому что ровно столько же денег вносят на алтарь деятельности этих учреждений благотворительные фонды. Смотрите, если есть два потока, спрос рождает предложение.

Соответственно, система будет сохраняться в своих границах. А если бы те же благотворительные фонды повернулись в сторону приемных семей, в сторону других каких-то институтов, соответственно, система учреждений была бы совсем иной. Сегодня детские дома реально хорошие, реально очень часто богатые. И, соответственно, каким-либо образом показать их несостоятельность нет никакой возможности. А вся несостоятельность заключается в том, что стандарт качества самого сиротского учреждения, опять же, никак не замерен. Каким образом мы можем замерить этот стандарт качества? Успешностью выпускников детских домов. Но в связи с тем, что главное, что у нас сегодня в стандарте жизни сиротского учреждения есть, это стаж, добившись которого, сотрудник детского дома получает надбавки и т.д., а не качество самого специалиста, приводит к тому, что у нас достаточно сложно предъявить какие-то требования, какие-то нормы и стандарты к самой этой системе.

Следующий момент, повысить ответственность школ в том числе за воспитание, обучение воспитанников детских домов. Сегодня эти два института - детский дом и школа - никаким образом не взаимозависимы. Детский дом занимается своим, школа занимается своим. И мы знаем, что дети-сироты очень часто выходят из детского дома напрямую в ПТУ, потому что договор между ПТУ и детским домом заключен 50 лет назад, и дети ровным потоком двигаются в эти ПТУ. Появляется практика, что детей отправляют в том числе и в ВУЗы, но в связи с введением ЕГЭ этот порог, этот барьер, который надо преодолеть и пойти дальше, могут не многие. Потому что в школе дети-сироты, как вы знаете, учатся не совсем качественно. Необходимо систему детских домов вывести из системы Министерства образования и передать ее в другую систему. Этой системой сегодня является система социальной защиты, но и она, опять же, не соответствует тому социальному запросу, который сегодня существует в том числе и у общества, и у государства, и у самих детей. Тот институт, о котором я говорил, который должен появиться, и, я надеюсь, все-таки, над этим работы ведутся, потому что в Государственной Думе есть комитет семьи и детства, возглавляет его госпожа Мизулина. Но почему-то на государственном уровне этот институт никак не появляется. Хотя та же госпожа Мизулина говорит о том, что эти документы давным-давно лежат у премьер-министра, но почему-то этот институт никак не появляется, и у нас продолжается такое межсекторное отсутствие главного субъекта, отвечающего за семью и детство. В том числе, сейчас вы, наверное, знаете, вводится институт контроля за детскими домами со стороны общественных объединений. Есть институт контроля за пенецициарной системой, за УФСИНовской системой, за исправительными учреждениями. И вводится система контроля за детскими домами. Я считаю, что это совершенно неправильно, я считаю, что это совершенно не эффективно, потому что как можно контролировать сердце воспитателя? Как можно контролировать некий процесс, который находится в глубине самой системы? Можно прийти, задать вопросы, можно кого-то наругать, можно составить акт, но как можно влиять на качество деятельности учреждения, если на качество мы никак не влияем (только тем, что ругаем и т.д.)? Соответственно, возможно, необходимо, чтобы общественные институты приходили не ругать систему, а в том числе вкладываться в нее. Но вкладываться не в материальном смысле, а повышать квалификацию сотрудников детских домов, вот мы сейчас создали специально группу такую, называется она «Сердце отдаю детям», где сотрудники детских домов-интернатов обсуждают, как бы им свою деятельность сделать более качественной. Потому что там есть и молодые люди, которые бы хотели, чтобы их качество деятельности было выше, критерий эффективности - это успешность детей. И один из критериев, который для меня был удивителен, в том, что большинство из них считает, что ребенок должен расти в семье. Но, опять же, вопрос: как сделать так, чтобы сегодня детские дома хотели, чтобы дети росли не у них, а в каких-то других системах.

Про лишение родительских прав я говорил. Если еще раз вернуться к изменениям, которые могли бы происходить в рамках самих учреждений, это в том числе необходимо переписать шаблоны уставов детских домов, которые однотипны, которые одинаковы, в которых, опять же, нет самого главного - критерия эффективности деятельности этого учреждения. Если появится критерий, сколько детей отправились в семью и как качественно поработали, то через какое-то время критерий эффективности будет для того же учреждения, как мы работаем на территории, чтобы в эту систему не попадали дети-сироты. Опять вопрос к застарелым стандартам, которые существуют в этой системе. Детский дом не работает на возврат, стандартов по подготовке детей-сирот к самостоятельной жизни нет, соответственно, эти бытовые комнаты, эти названия «семейный детский дом», они, опять же, никаким образом не отражают той истории, с которой сталкиваются выпускники детских домов, выходя из учреждений. Сегодня 65 000 детей-сирот не имеют закрепленного жилья. Соответственно, мы имеем проблему, по сути говоря, криминального характера. Если у ребенка нет закрепленного жилья, а учитывая, что сегодня без прописки, без жилья очень трудно устроиться на работу и вообще жить, представляете, какая огромная армия сегодня у нас... Это по статистике Министерства образования. А другие органы, там прокуратура, дает в 2 раза больше информации о том, что количество детей, не имеющих закрепленного жилья, гораздо больше. В детских домах продолжается практика установки детям диагнозов. Детские дома 8 типа и других типов продолжают штамповать этот вид детей, которые, выйдя из этого учреждения, не будут жить нормальной жизнью, потому что этот диагноз не позволяет много чего. Не позволяет в том числе и трудиться, не позволяет получить права, не позволяет создать семью и т.д. Смысл тогда воспитания в этой системе этих детей совершенно непонятный. Если они выходят с волчьим билетом и не могут встроиться в общество, из которого взяв, государство возвращает его в более ухудшенном состоянии.

Я говорил о критериях. Необходимо ввести такое понятие, как портфолио сотрудников детских домов. Если сегодня взять и полностью посмотреть портфолио сотрудников детских домов конкретного любого учреждения, вы ничего не услышите и не увидите, потому что это никак еще пока не сформулировано: какое образование имеет сотрудник, какими компетенциями обладает, какими знаниями, сколько раз он переобучался, сколько раз он проходил повышение квалификации и т.д. Это все размыто, и часто добровольческие организации, внедряясь в систему детских домов, не понимают, кто за что в детском доме отвечает. И как раз если бы на входе в детский дом помимо портфолио детей, очень часто заходишь в детский дом, там висят фотографии детей - не висят фотографии сотрудниц детских домов, где написано: «Галина Ивановна Петрова, сотрудница детского дома с 1995 года, имеет высшую квалификацию, образование такое, отвечает за то-то». Опять же, вопрос, как сделать так, чтобы сегодня тот пул специалистов, которые присутствуют в детском доме, был высококвалифицированным? 65 % сотрудниц детских домов не имеют высшего образования. Такого понятия, как сотрудница детского дома, сегодня тоже нет. В дипломах у них чаще всего другие всякие специальности, но никак не относящиеся к работе с детьми. Опять же, вопрос: кто там работает? Я не говорю о том, что это плохие люди, я говорю о том, что люди, которые там должны работать, должны быть высококвалифицированными, люди должны каким-то образом отвечать за то, чем они там занимаются.

В детских домах, к сожалению, существует такое понятие, как слово «воспитатель». Опять же, надо это слово темперировать и постараться уйти от него, потому что, по большому счету, эти люди не занимаются как таковым воспитанием, потому что на основании того портфолио, о котором мы говорили, воспитательного процесса как такового не существует. Дети находятся в рамках учреждения, система просто его кормит, поит, кладет спать и т.д. Где там воспитательный процесс, не совсем понятно. Поэтому, скорее всего, там требуется новый вид специалистов, так называемый специалист по человеческим ресурсам, специалист по HR, который позволял бы за счет наличия определенных навыков, компетенций быть полезным ребенку. Не просто рядом с ним ходить и давать ему команды, а быть для него полезным, например, в детских домах мало где организованы рабочие места для сотрудниц. Вы там не встретите не компьютеров у них на рабочем месте, ни планшетов, ни каких-то других приспособлений, которые позволяли бы им качественно работать. Я писал недавно на эту тему статью, называется он-лайн воспитатель, где в основу деятельности воспитателя, когда ребенок находится в школе, происходит обучение, переобучение на рабочем месте, происходит его повышение квалификации, он контактирует с коллегами из других учреждений, они обмениваются практиками и т.д. И процесс выгорания сотрудников детского дома был бы гораздо ниже. Но в связи с тем, что сотрудник, чаще всего, выгорает через 3-5 лет, мы имеем человека, который просто выходит на работу, выполняет свою работу. Но при этом качественным специалистом не является. Было бы хорошо ввести стандарт социального ЕГЭ для сотрудников, для детей находящихся в системе детских домов.

Кое-где это начало сейчас появляться на уровне КВН: дети что-то рассказывают, поют, по сути говоря, повторяя те самые концерты, когда они организованно выступают перед выпуском. Наверное, вы все это знаете. Социальный ЕГЭ - это некий стандарт качества деятельности учреждения относительно ребенка. И мы могли бы уже видеть, какие пробелы, какие промашки есть в работе системы детского дома, чтобы мы получили ребенка, который вышел и адаптировался. Вот я являюсь руководителем проекта «Успешные сироты.Ру», такой он-лайн-навигатор для воспитанников детских домов. И я вижу по нему, насколько базово некомпетентными выходят дети из этой системы. Соответственно, вопрос: как нам замерить критерии эффективности деятельности сиротского учреждения, если этого критерия нет, и этот социальный заказ находится в плоскости будущего самого ребенка? Как замерить это будущее, как сделать так, чтобы ребенок безболезненно встраивался, опять же, большой вопрос. Наверное, вы хорошо знаете, что у детей-сирот на выходе порядка 30 болевых зон, которые не позволяют им быстро и качественно встроиться в общество. Дети часто встраиваются в систему общественную от 10 до 25, а иногда и до 30 лет. Потому что они эти зоны риска преодолевают очень сложно, а вокруг нет людей, которые обладали бы определенными компетентностями, которые позволили бы им эти трудности преодолевать более спокойно, что называется.

Времени у нас не много, мне нужно быстренько, поэтому я прошу прощения, что я с одной темы на другую перехожу, но у меня просто нет другой возможности. Каким образом во всем этом могут участвовать общественные организации, в том числе, находясь в этих местах - семья, органы власти и детский дом? На уровне семьи общественные организации могли бы оказывать услуги. Сегодня это достаточно несложно, учитывая, что и гранты есть, и общественные организации обладают определенным потенциалом. Что это может быть? Это, в том числе, юридическая, адвокатская деятельность для семей, когда при возникновении той или иной ситуации у семьи общественные организации могли бы выступить в роли посредника между семьей и государством. В связи с тем, что у семьи нет этого посредника, то семья напрямую вступает в диалог с государством, которое очень карательно и жестоко с ней обращается, и, по сути говоря, семья не способна защитить свои права. И порядка 30-40 % воспитанников детских домов - это дети, которые могли бы жить нормально в семье, потому что семья часто бедная, семья юридически безграмотная и не способна отстоять свои права. Потому что какие-то болевые точки в семье для органов опеки для государственных органов являются какими-то проблемными.

Например, сейчас, наверное, все об этом слышат и говорят - бедность семьи может стать фактором отправки ребенка в детский дом. Это неправильно, так не должно быть. Но в связи с тем, что пока не произошло изменение сознания у государства относительно того, что бедность в России - это сегодня норма, к сожалению, к которой само государство привело, мы не должны делать так, что все бедные семьи должны отправлять детей в институциональную систему, а сами жить отдельно. Это, опять же, вопрос к пониманию, что скоро весь этот пул бедных семей будет находиться одни на одной стороне, другие в детском доме. И, опять же, здесь общественные институты могли бы, все-таки, не давать государству прессинговать семьи и так просто и залихвасто это решать, выводя их на дорожку и отправляя потом в систему детских домов. Следующее, оказывать в том числе и гуманитарную помощь. Фактически, многие фонды и общественные институты направляют свою гуманитарную помощь на детские учреждения. Я вас просто всех прошу, поймите правильно: ребенку в детском доме не плохо! Ребенку в детском доме все то, что дает государство, вполне достаточно. И когда туда люди еще дополнительно к данному одному мандарину привозят еще 10 мандаринов, я не понимаю, каким образом это его осчастливливает. Если мы можем эти ресурсы отправить в семью, тем самым немного ее стабилизировав и сделав не совсем бедной, в том числе тот же ребенок, который мог бы в семье получить этот десятый мандарин, тогда смысл деятельности благотворительных фондов, которые заезжают на «КаМазах» в детские дома и отправляют гуманитарную помощь? Что это? Каким образом мы все работаем? Мы работаем на то, чтобы кого-то осчастливить, и эти бренды «Чужих детей не бывает» выглядят достаточно странно. Чужих детей не бывает, но есть они в семье. Тогда они не чужие, и мы к этому никакого отношения не имеем, потому что у них есть родители. А так в рамках учреждения они, естественно, чужие.

Физическая помощь. Очень часто добровольцы говорят: «Куда бы нам применить свою силу? Пойти, покрасить забор в детском доме, пойти, детей на коленках потискать?» И т.д. Да можно очень просто: прийти в семью, поклеить обои, переставить мебель, привезти какой-то бывший в употреблении холодильник, поменять на совсем старый холодильник и т.д. Я называю это «Доброволец на час». Есть такой муж на час, а я считаю, что сегодня для семьи можно оказывать услуги силами просто добровольцев, не обладающих компетенцией, потому что сегодня очень часто у семьи не хватает времени. Вот у меня трое детей, еще у Павла трое детей. Я вам скажу, что очень сложно одной маме при работающем папе как-то в рамках семьи, учитывая, что нужно многое стараться где-то что-то заработать и т.д. выживать. Но, слава богу, у нас есть несколько образований. Например, в Европе на одну семью порядка 7 высших разных образований. В российской действительности на одну семью 1-2 образования. Соответственно, если что-то там произошло, папа потерял работу или мама заболела, можно считать, что эта семья кризисная и, скорее всего, произойдет ее падение, и ребенок окажется в той или иной системе. Почему в это время в этой точке не оказаться общественному институту и не как пионеры, а как добровольцы оказать ту или иную помощь. Причем, все это можно оказать достаточно просто - заключив договор с органами социальной защиты муниципалитета, у которых есть весь список семей, которые того и гляди окажутся в той или иной пограничной ситуации. И предложить им свои ресурсы и сказать: «Мы готовы сегодня предложить добровольцев, материальные услуги, юридические услуги и другие какие-либо, вы только скажите, кому». Вот опять вопрос, как взаимодействовать субъекту, коим является НКО, и теми же государственными муниципальными структурами, у которых эта база данных есть. Вот опять вопрос к деятельности общественных организаций.

Изучение материального запроса. Материальный запрос какой чаще всего? Это в том числе и литература для обучения ребенка в школе, это в том числе и канцелярские принадлежности, это и одежда, и обувь, и т.д. А у нас все это отправляется, опять же, за ребенком, которого можно было бы опечь в семье, в систему детского дома. Это надо сегодня начать менять, понимать, что гуманитаризация сиротских учреждений приводит к тому, что те дети, которые недополучают это в рамках семьи, скорее всего, поступят туда, и мы туда уже будем оказывать помощь.

Дальше, обучение новым профессиональным знаниям родителей, которые могут дать дополнительный доход семье. В Европе повышение квалификации происходит по умолчанию. Родители работают и вечером или когда там через он-лайн, еще как-то повышают свои компетенции. Сегодня семье предложить повысить свой доход никто не может. Потому что центры по повышению квалификации или какой-то сувенирной продукции, для семьи это малодоступно. Потому что, опять же, нужны деньги. А если у общественной организации есть пул специалистов, которые готовы приходить в семью и маму обучать каким-то новым навыкам, чтобы она могла из бисероплетения сделать какое-то панно и потом его продать, а в это время другой доброволец позанимался с ребенком. И когда мама научилась и сделала 10 панно, уже можно отойти. Но у нас, опять же, мы хотим повысить компетенцию детей-сирот, придя к ним и позанимавшись с ними вышиванием кукол крупенечки.

Для ребенка, этой сироты для его будущей адаптации эта кукла крупенечка никак не повлияет. А для мамы, которая живет в семье, научившись делать эту куклу-крупенечку, может ее в том числе и реализовать. Это, опять же, подход. И я иногда удивляюсь - общественная организация приезжает в детский дом, детей 5-6 лет учит каким-то там вещам, к которым они потом, скорее всего, не вернутся со временем. Почему бы эти ресурсы не направить опять в ту же семью или собрав количество семей, которые в этом заинтересованы, обучить их вот этим возможностям?! Меня это просто иногда потрясает. И когда это говоришь... «Ну дети ведь страдают!» Так они уже попали туда. Они там будут страдать с вашей куклы или без вашей куклы. Помогите тем семьям, которые сегодня находятся на грани попадания в эту систему. Их уберегите. А это все, что вы там фотографируете, выкладываете на своих форумах, никак не соотносится к тому, что мы помогаем действительно детям, помогаем им правильно.

В том числе силами тех же общественных институтов можно было бы предлагать широкий спектр услуг - и творческих, и культурных, и спортивных - для семей, не имеющих высокого достатка. У нас все направлены на то, чтобы сорганизовать где-то там, но почему-то не здесь. Между тем, если бы общественная организация создала центр какой-то культурный или спортивный, пригласила бы туда семьи детей, занятость детей бы позволила родителям эту куклу крупенечку вышить. Или занятость детей в этой среде позволило бы тем же родителям пойти, где-то найти дополнительную работу. Потому что сегодня дети не заняты, везде у нас и финансовые в том числе для этого требуются средства, и часто родители не знают, где и как, куда отправить своих детей. У нас рядом с домом детская площадка. С утра до вечера там сидят половозрелые 12-13-летние дети. Я их спрашиваю: «Почему вы находитесь здесь?» - «А куда идти?». Они там уже и курят, у них там и это, и это. Почему общественному сектору, общественным организациям не создать для них спортивные секции, кружки, на своих базах получать на это, опять же, те же грантовые средства. Как-то смотришь грантовую программу чего-то, и все направлено не туда. А в это время на детской площадке носятся эти дети, которые, чаще всего, до дому могут потом и не дойти и в сводках числиться как и пропавшие в том числе, и против которых совершили насилие, и т.д. Опять же, вот вопрос к нам ко всем.

Создание клубов поддержки семей в районах. Сегодня, опять же, это возможно, потому что есть общественный институт, есть инструмент, есть грантовые программы, есть социальный заказ от государства, от самих семей, чтобы каким-то образом начать на базах этих учреждений, которые у нас сейчас создаются... приюты для одиноких мамочек с детьми на руках. Почему это не сделать раньше, чтобы можно было это все организовать до того, как произошел кризис? Потому что это более жалостливо, это более сострадательно. А все это, пока ребенок находится с мамой в семье, это все непонятно. Спонсору это непонятно, глаза ребенка не в слезах. Опять же, для чего мы все работаем? Для того, чтобы дождаться, пока в семье начнутся проблемы, и мы будем помещать эту маму с ребенком в свой приют, или мы создадим условия, которые позволят получать какие-то услуги у нас этой же семье. В том числе поиск предложений по трудоустройству старших детей. Под лето у нас биржи труда предлагают молодежи чего-то где-то трудоустроиться. Мы все знаем, что с этим большая проблема. Те же общественные организации вместо того, чтобы заниматься поф.ориентацией воспитанников детских домов, могли бы оказывать услуги в том числе для этих старших ребят, трудоустраивая их, договариваясь с теми же спонсорами, с которыми носятся, как с золотым яйцом, и никак не могут расстаться. Это, опять же, доход для семьи. Ребенок задействован, мы его не потеряли, общественная организация исполнила свой долг, и мы не получили ребенка, который пойдет завтра с ножом, срежет у кого-нибудь сотовый телефон. Это я навскидку, их больше, этих услуг. «Доброволец на час» я говорил...

К примеру, появление нового ребенка в семье очень часто является кризисом для многих семей. Неожиданно вдруг появился второй ребенок - в хорошем смысле этого слова, - семья находится в таком состоянии, она внутренне готова кормить и воспитывать одного, и вдруг появляется второй. Не часто семья готова к этому. Семья принимает это как данность и сохраняет ребенка, но в связи с недостатком ресурсов она вынуждена начать... там понеслись шатания. Папа начинает себя неадекватно вести и т.д. У меня, например, когда третий ребенок появился, я стал себя вести не всегда адекватно. Потому что не высыпаешься, ребенку мало, мама не высыпается, и у нас там все носятся, и т.д. И в этот момент... хорошо, что мы имеем возможность иногда нанимать няню. А большинство не может. И опять же, эти услуги могли бы идти через какие-то, в том числе, контакты с муниципалитетом. Или через ЗАГС. В ЗАГСе мы можем брать данные о том, что в той или иной семье появилось некоторое количество новых детей. Нужно оказать помощь и содействие. Но мы, опять же, к этому не готовы, потому что в ЗАГС общественные организации вообще не ходят. Или ходят, когда добровольцы выходят замуж или женятся.

Очень важный компонент - СМИ. Как СМИ и семья могут сегодня сочетаться и каким образом СМИ могут влиять на то, чтобы сегодня семья у нас сохранялась в своих территориях, и не было так, что сегодня у нас СМИ пишут только об ужасах семьи, я сам участвовал в программе Малахова и во многих других, и грустно видеть, что, в основном, только об ужасах, избиениях и изнасилованиях, педофилии и т.д. Но СМИ при этом могло бы работать над формированием положительного образа семьи как главного ценностного субъекта государства. У нас такое понятие, как социальная журналистика, сегодня отсутствует. Опять же, те же общественные организации, взаимодействие со СМИ могли бы работать на то, чтобы СМИ перестраивалось. Потому что у нас все время, как вот Яндекс не открываешь, 5 новостей, из них 4 криминальных. А все, что относительно семьи, у нас крайне редко прочитаешь, потому что все поставлено на финансовые потоки - или желтая пресса, или много рекламы, и т.д. Участие в деятельности общественных организаций, оказывающих помощь семьям. Прямо затачиваться на это для создания положительного имиджа НКО, способного решать вопросы семьи. У нас часто СМИ идет по пресс-релизу общественной организации, как они пришли в детский дом, подарили игрушки. Если повысится благотворительная грамотность средств массовой информации, они не будут давать информационный повод таким организациям, тем самым вышибая у них эту фандрайзинговую табуретку, а помогать тем организациям, информировать те организации, вот Александра Марова рассказывала, я считаю, это сегодня одни из самых передовых методик, которыми они занимаются. И вот если это сейчас начать транслировать, то количество детей, от которых отказались, или количество детей, которые оказались у кризисной ситуации, об этом будет известно и общественным организациям, и власти, и т.д. Но для этого нужно, опять же, СМИ работать в том числе и общественным институтам. Не один раз в месяц отправлять пресс-релиз, а с ними взаимодействовать, менять их сознание относительно этого, очень важного института государства. Повысить долю информации, если мы работаем со СМИ, о жизни семей, проблемах семьи, детства - в регионе, в районе, в конкретной семье. Потому что у нас об этом мало кто знает и вообще мало кто знает, какие сегодня социальные процессы происходят в семье. У нас это на уровне обывателя, что вот семья смотрит телевизор, программу такую-то и от этого деградирует. На самом деле, это не так, и эти стигмы нужно тоже преодолевать посредством взаимодействия со СМИ.

Повышать правовую грамотность граждан - вести специальные социальные колонки. «АиФ» это делает иногда, но там все очень не просто, там где купить памперс, а реклама уже заказана. То есть это никак не ориентировано на повышение правовой грамотности граждан и т.д. Но, опять же, нужно попытаться СМИ это объяснить и доказать, что это важно, что человек читает газету, и вдруг он понял, что дрова, оказывается, можно добыть, не покупая их за 20 тысяч рублей, к примеру. Снизить уровень агрессивности и непродуктивных передач, влияющих на изменение психики как родителей, так и самих детей. Для вас, наверное, это не секрет, сегодня телевидение является одним из поставщиков информационной агрессии, которая выливается на детей, и вот они сигают из окон, выпрыгивают, социальные сети на них влияют и т.д. Но эти фильтры в том числе могут поставить и сами родители. Но для этого с ними нужно поработать. Потому что очень часто родители включают телевизор, потому что рядом нет человека, который мог бы быть медиатором для ребенка, и тем самым блокируют ту возможность, которая позволяла бы ему в этой семье что-то активно делать. Ребенок находится в это время у программы «ТНТ», а родители в это время что-то делают. Если бы были общественные организации, которые могли бы предложить ребенку совсем другую альтернативу - культурную, спортивную, досуговую и т.д., он бы не торчал целыми днями у этого зомбоящика. Снизить количество рекламы оккультных услуг, абортов и т.д. У меня есть проект против абортов, называется он «СтопАборт.Ру», он ориентирован как раз на то, чтобы сегодня у нас демографическая ситуация была другой. Соответственно, это, опять же, может находиться в плоскости тех же СМИ. Взаимодействие с традиционными конфессиональными организациями для трансляции их понимания культуры и ценностей семьи. Вчера перед вами выступал батюшка, по-моему? Вот и пример. Если такие примеры показывать, подсвечивать, в том числе и помогать им, то традиционные церкви могут быть востребованы и оказывать значимую помощь этим семьям.

Транслировать деятельность НКО, хорошо работающих, и не транслировать деятельность НКО, которые занимаются отвозом миллионном раз в детский дом каких-то подарков. Примерно где-то так. А если говорить об уровнях, то есть уровень власти - это те изменения, которые требуются на законодательном уровне, на отношенческом уровне, на изменение каких-то стереотипов относительно государства, относительно семей, но при этом чтобы при этом могли влиять те же общественные организации - взаимодействие с властью, взаимодействие с ними не на уровне «дайте нам грант, мы его используем, реализуем», а на уровне «мы готовы помочь вам поменять свой понятийный аппарат относительно семей через взаимодействие». Например, если я сижу в каких-то комиссиях, комитетах, общественных палатах и т.д., только по одной простой причине - чтобы попытаться органам исполнительной, законодательной, надзорной власти объяснить, что детство ребенка должно быть именно в детстве, и ребенок нуждается не в государстве, а в любящем его взрослом.

Спасибо за внимание. Я готов ответить на ваши вопросы. Потому что тут очень большой материал, я его пытался ужать. Эту презентацию я отдам, она как раз в рамках того исследования, которое мы сейчас проводим для одной государственной структуры по тому, каким образом сегодня государство должно работать с семьей, кто доложен этим заниматься, как могут в этом участвовать общественные институты, как сделать так, чтобы детские дома сегодня были открыты и прозрачны, и оттуда выходили не агрессивные и не злые дети - вот мы стараемся это сделать по заказу, опять же, самого государства. У государства начинает появляться понимание, что зачем из стен детского дома ежегодно выходит 15 тысяч детей, которые потом и проблема государству, и против них совершаются разные преступление и т.д. Значит, понимание начинает повышаться, нам надо в этом всем с вами активно участвовать. Готов ответить на какие-то вопросы.

Анастасия. Спасибо вам большое. Очень приятно слушать таких профессионалов, как вы. Меня зовут Анастасия, город Челябинск, благотворительный фонд «Благовест». Подскажите, что бы вы посоветовали новой НКО, которая хочет помогать детям-сиротам, семье именно...

А. Гезалов: Видите, уже зашито: «которая хочет помогать детям-сиротам». Детям-сиротам помогать не надо, понимаете. Им уже помогли - они уже дети-сироты.

Анастасия: Хорошо. Молодой НКО, конкретные первые пункты, с чего ей стоит начать, на что опираться и какие цели ставить, когда она только зарегистрировалась?

А. Гезалов: Спасибо, мы немного перестроились. Первое, надо произвести исследование этой среды, этой системы, провести мониторинг того, что сегодня происходит... я знаю, что у вас порядка 18 тысяч детей-сирот в Челябинской области. Один из самых больших пулов сирот находится в этом регионе. Почему это происходит? Каковы причины? Как происходит так, что, в принципе, не в совсем бедном регионе столько детей? Я думаю, что если вы произведете это исследование, вы узнаете, что все эти потоки поступающих детей исходят из семьи, и, соответственно, какие-то болевые точки образовались в этих системах - надо работать с этими точками. Потому что вы хотите помогать сиротам. Помогать сиротам, я еще раз повторяю, не надо, потому что они уже сироты. Нужно начать предотвращать поступление количества детей-сирот из семей, работать с самой семьей. Если мы будем работать с этим концептом, с этой территорией, то тогда детские дома со временем отомрут или их станет меньше. По сути говоря, вы урабатываете детей, а вслед за вами, сзади вас, с другой стороны затекают еще дети, и вы продолжаете их урабатывать. Когда вас не будет, вы ушли с этого поля, и система продолжает опять насыщать этими детьми свою же систему. Соответственно, нужно поискать, повернуться от детского дома и отойти от него.

Вот уйти от него в территорию семьи - где там кризисы, где проблемы? Вот Александра Марова занимается отказами, я вам даже больше скажу, что сегодня проблема усыновления маленьких детей в России как таковая не существует, потому что, действительно, на это спрос. Потому что люди считают, что вот они взяли маленького ребенка, усыновили его, и проблем не будет. И я даже больше скажу, что берут, ребенок подрастает. И его из-за того, что он в детском доме, возвращают в детский дом. Почему? Потому что стигма - он детдомовский. А вот если бы на этом уровне мы сделали все, чтобы ребенок не оказался в усыновляемой ситуации или в системе детских домов, или от него отказываются родители, мы его, наоборот, прижимаем к семье, возвращаем в семью, тогда мы не будем заниматься не усыновлением, не помощью этому ребенку, потому что он будет в своей семье. Это самое главное, это самый best. А мы вот где бы нам кому помочь... есть система, их много. И мы боремся за то, к кому бы проникнуть в систему детского дома.

Детский дом - это уже все, случилось, беда произошла, вот они. Вот эти дети, вот они сидят, вот 1-2 воспитательницы - все, точка. Но туда, того и гляди, еще поступят - вот с этим надо работать. Потому что работа с детьми-сиротами самое неблагодарное. Знаете, почему? Потому что вы работаете с детьми, которые потом от вас уйдут, будут выпускниками, надо за ними будет бежать, ими заниматься, понимаете. А теми, кто не поступили, ими позанимались, они остались - это самое лучшее. Я считаю, что сегодня надо заниматься всем, направить свои силы, ресурсы и всю энергетику на сохранение семьи. Я сиротам не помогаю. Я помогаю их проблемам. А как таковым сиротам, что им помогать? У них одно, второе, третье, пятое, десятое. Просто я сам выпускник, я знаю их проблемы. И написав пособие, я хочу, чтобы их там кто-то... Но вы же не сможете этого сделать! Поэтому я беру на себя эту ответственность. Но в детские дома я не езжу, я уже не езжу в детские дома давно - я не знаю, что там делать. Ну хорошо, я приехал: «Здрасьте, дети. Кто из вас думает о своих родителях?» Вы такой вопрос не зададите, а я задам. Они все поднимут руку. И что мы будем делать с этим вопросом? А они все думают о своих родителях! О плохих, каких-то других... Вот мы сейчас проводили исследование - каждый ребенок думает о своем родителе. И он себе рисует в своей голове, что он случайно выпал из машины, и сейчас за ним приедут на «Мерседесе», его обратно заберут. Понимаете. Дальше что? Можем мы этих родителей заместить? Нет! Смысл этого вопроса? А этот вопрос главный. Соответственно, он подвисает. Значит, надо его каким-то образом начать педалировать. В том числе создавая школы приемных родителей, если уже совсем там тяжелая ситуация, в Челябинске 18 тысяч детей, которые находятся в этой системе. И т.д.

Павел. Спасибо вам. Обязательно прочитаю вашу книжку. И вопрос такой: Какое ваше мнение по тому, что нам сейчас патологически навязывают ювенальную юстицию, как вы к этому относитесь? И прогноз, может быть, немного.

А. Гезалов Я знал, что вы зададите этот вопрос. Я насторожился, но вытерпел паузу. По поводу ювенальной юстиции. Все то, что я сегодня вам рассказывал про КДН и Опеки - это и есть ювенальная юстиция. Потому что силовых методов работы с семьей сегодня в государстве быть не должно. Ювенальная юстиция как таковая подразумевает в себе создание этих институтов, которые могли бы семье что-то предлагать. Но в связи с тем, что опыт европейский, - например, что хорошо немцу, плохо русскому, что хорошо французу, плохо для нас - его нужно адаптировать, его нужно делать в совсем другом ракурсе. Но в том числе учитывая российскую реальность - культуру, ментальность, исторические факторы, нашу политическую ситуацию, экономическую ситуацию и т.д. Просто взять и что-то ставить - вон, у нас Гайдар ставил. Взяли канадскую экономическую систему, поставили ее в России - все развалилось.

Здесь нужно смотреть, опять же, к вам, может быть, нам надо совсем другие технологии? Почему мы должны внедрять то, что у нас часто не работает? Вот эти инновации, дегустации - что там говорит у нас Медведев? Они чаще всего на нашу территорию не ложатся. Потому что какая, нафиг, инновация, если не у каждой семьи дома ноутбук? Какое может быть чего-то, если в семье кушать нечего? А мы говорим: «Ну-ка повышай свой чего-то». Давайте ей поможем сначала на этом уровне. И здесь надо, все-таки, изучать. Учитывая, что сегодня доклад о ситуации, например, с сиротами или о ситуации семьи в России, например, аппарата уполномоченного по правам человека, у Лукина, с кем мы тоже сотрудничаем, он вот такой. Но мы ведь с вами его все не прочитали, и никто не знает, что там, как там. Поэтому я считаю, что эти страшилки относительно ювенальной юстиции как раз и отражают, что в России все законодательство почему-то, как не приедешь куда-нибудь на конференцию: «Конвенция о правах ребенка говорит...». А почему мы к своему законодательству никак не повернемся. У нас-то с ним что? У нас есть Конституция, на которую Владимир Владимирович руку положил недавно, у нас есть законы - и почему-то к этому мы никак не апеллируем. Мы апеллируем к Конвенции о правах ребенка, которую нам навязывает ЮНИСЕФ и т.д. А свое-то законодательство, какое оно у нас? Оно у нас не перетряхнуто, оно у нас не переквалифицировано, оно у нас не соответствует сегодняшнему социальному заказу семьи. Например, строительные СНИПы, вы знаете, что такое? Я с коляской не могу въехать в лифт! Мне с 8 этажа приходится тащить эту коляску вниз. О какой рождаемости можно говорить? И т.д. И когда мы все это просмотрим, создадим методологию, скажем: Вот, смотрите, в чем у нас семья живет, в какой проблеме. И все. И не надо никакой ювенальной юстиции тогда будет. Или она нужна будет, но как элемент. Сейчас мы решим проблему посредством ювенальной юстиции. Ну как так? Я считаю, что это не совсем правильно. Надо искать те основные моменты, в том числе деятельности и общественных институтов, может быть, нам подключать те же СМИ совсем по-другому. Они же у нас совершенно по-другому работают! Опять же, они не ориентированы на то, чтобы через информацию менять семью. Кто у нас на это ориентирован? Нет!

Поэтому я считаю, что какие-то внешние практики на нашей территории могут работать только тогда, когда мы будем знать, а что у нас с семьей сегодня происходит? Почему родители отказываются от новорожденных, почему у нас убивают, бросают в мусорные баки? Почему у нас столько детей в системе школ-интернатах? Сейчас стали детей отвозить в школы-интернаты для того, чтобы их там прокормить. А потому что школам-интернатам нужны эти дети. А ребенок, который вырос в школе-интернате, я вам даже больше скажу, по своему состоянию, социопаспорту, так называемому, он хуже, чем детдомовский. Ему сложнее встроиться в общество, чем детдомовскому. А родитель думает, что ребенок сейчас там прокормится, и он его отвезет на выходные, возьмет, считает, что он так его спасает. Так он его угробляет! Кто ему это объясняет? Никто! И все, счастье. Ребенок кушает школ-интернатовскую еду, при этом деградируя.

Евгения. Евгения, город Тамбов. Спасибо огромное за материал, который вы нам преподнесли. Такой вопрос, может, конечно, не по теме. Плюсы и минусы принятия в семью русских детей зарубежными семьями?

А. Гезалов: Я вам так скажу. Являясь руководителем проекта «Успешные сироты.Ру», а сейчас еще работаю в проекте «Измени одну жизнь», лично мое мнение: ребенку хорошо в любой территории, где он будет счастлив. Будь то это Россия, будь это Франция, будь это другой регион. Потому что сегодня такое огромное количество детей-сирот сидит на подоконниках и не могут выбраться из этой системы, потому что наша система не хочет их оттуда отпускать... лично для меня - хотят иностранные граждане вытащить этого ребенка, не доведя до такой ситуации, что он в 15 лет или в 23 года задаст вопрос: «А почему мне в этой стране не дали квартиру, почему у меня плохое образование и на мне никто не хочет жениться, потому что я детдомский», - для меня это большой-большой вопрос.

И я ездил во Францию и в другие регионы, страны мира, и видел там наших российских детей. Вы знаете, я видел других детей - я видел счастливых детей. Они уже адаптировались. Я видел девочек, которых в нашей советской, российской реальности ждал психоневрологический интернат. Когда я приехал во Францию в их семью и увидел, что она говорит по-французски, играет на скрипке, ездит на пони и подает мне барбекю, сама приготовив в 7 лет, ей поменяли все зубы, у нее нормальная прическа и нормальное лицо - для меня ответ очевиден, даже ничего говорить не надо. Поэтому я считаю так, что до тех пор, пока государство... Я против того, чтобы российские дети жили за рубежом как гражданин, как патриот. Но как человек, сам прошедший эту систему, понимаю, как трудно ребенку жить в этой системе, потом выйти в другую систему, и там состояться. И поэтому я считаю, что если есть возможность им до того порога, пока они выйдут... как только он дошел до порога детского дома, для меня уже трагедия. Потому что он за порог шагнет - а что там дальше будет, вообще никто не за что не отвечает. Чтобы он до этого порога не дошел - либо в нашу семью, либо в иностранную семью, хоть как. Потому что потом наступает вообще Амба.

Евгения: Главное - семья.

А. Гезалов: Да. Поэтому это все ложится в логику детства. На каком языке мы бы не говорили - на французском, на итальянском, - если ребенок счастлив, это самое главное.

Светлана: Меня зовут Светлана, город Москва. Александр, я благодарю Господа за ясность вашего ума, спасибо, что вы сюда приехали. Мы занимаемся помощью семьям заключенных. И их детям. А также работаем с заключенными. Вопрос. У нас сейчас все это делается на коленке, правда, профессиональными людьми. То бишь, у нас нет организации с расчетным счетом, бухгалтером и т.д. И я знаю, что этот вопрос актуален для некоторых здесь очень талантливых людей. Организация самого фонда или НКО и грантовая деятельность, спонсоры, бухгалтера и т.д. Где этому учиться, как это делать, какую юридическую структуру лучше выбрать (фонд, НКО и т.д.)? Куда нам идти?

А. Гезалов: Я вас понял. Хороший вопрос. Я 10 лет занимался осужденными, возглавлял попечительский совет, работал с подследственными в исправительных колониях, с осужденными, с женщинами, которые родили ребенка и впоследствии поступают... Знаете, есть у вас, в вашей компетенции такой момент: УФСИН взаимодействовать с неюридической организацией не будет. Потому что они сами находятся в рамках очень жесткой системы - следственный изолятор, тюрьма и т.д. поэтому, конечно, для них важен юридический статус. Для детского дома по барабану, я вам скажу. Вот я сейчас притащу плазменный телевизор - меня будут любить в детском доме все, я там спать лягу. А вот если принесете плазменный телевизор в следственный изолятор, вас встретят за 200 метров, возьмут его, скажут: «До свидания», - и заберут. Или вообще не возьмут. Поэтому, конечно, надо наработать как-то внутри себя понятийный аппарат, выстроить пул специалистов, естественно, зарегистрироваться, открыть счета, наработать какую-то практику. В работе с семьями как таковая юридическая составляющая не важна, но как только вы начнете взаимодействовать с системой УФСИН, вас спросят: «Как вы будете входить в эту систему, на основании чего?»

Светлана: Мы уже 15 лет этим занимаемся, у нас очень хорошие отношения с директорами тюрем.

А. Гезалов: Я понимаю. Но для того, чтобы повышать решабельность и качество своей деятельности, юридический, конечно, момент важен. Например, взаимодействие опять с теми же СМИ. Это опять момент юридический. Взаимодействие с властью. Вот Александра Марова читала, вот если бы она была не юридической организацией, ей бы сказали: «Ребята, вы чего? Вы, конечно, добрые ребята, но вы не фонд». А так она и фонд, и эксперт, и т.д. И она может влиять за счет наличия этого юридического статуса. Для чего Минюст регистрирует? Чтобы НКО могло взаимодействовать с властью, с бизнесом, со СМИ, с другими НКО, с церковью и т.д. То есть юридический фактор крайне важен в том числе и с точки зрения ответственности перед тем, кем мы занимаемся, и перед теми, с кем мы взаимодействуем. Например, подписать договор о сотрудничестве.

Светлана: Да, класс! Вопрос: Куда мне идти, чтобы этому научиться? Мне нужно понять, как организовать какую структуру, фонд или НКО, как работать с грантодателями. Куда мне идти, что мне делать?

А. Гезалов: А где Павел? Вот, видите. Потом ко мне подойдите, я вам дам телефон свой. Дожала, все-таки. Хорошо, спасибо.

Женя: Скажите, как вы относитесь к семейным детским домам или детским домам семейного типа, когда родители берут под опеку 9-11 детей, не всегда их усыновляя. Я педагог, работаю в учреждении СПО, часто сталкиваюсь с выходцами из таких семей, детей-подопечных.

А. Гезалов: Есть проблемы?

Жен: Очень много.

А. Гезалов: Все. Вот вы сами отвечаете. Я знаю эту проблему. Проблема заключается в следующем. Если меня здесь сейчас не распнут, но я скажу. Деревни СОС семейного типа, они по своей внутренней проблематике один в один детские дома. Потому что это институт, потому что там, опять же, финансирование, там, опять же, человеческий фактор и т.д. Я считаю, что, например, в Украине (я просто работаю с Украиной, эксперт украинского фонда Ахметова), они каким путем идут? Детские дома переводят в систему семейного типа, но как промежуточный этап. Потому что проблема отхода от детского дома до детского дома семейного типа, там люфт небольшой, но проблемы остаются. Проблема адаптации, проблема восприятия мира, проблема того, что они живут в рамках этих учреждений, не соприкасаясь опять ни с кем. Их там заласкивают, а потом говорят: «Ну-ка, птенец, лети, а крылья мы у себя оставим». И т.д. Поэтому, конечно, вопрос, что, возможно, это промежуточная форма, надо думать. Но лично для меня, мне бы лично хотелось, чтобы ребенок жил, что называется face to face, я-родитель. Не я-тетенька или не мы-тетенька, а я-родитель. Поэтому и проблемы, поэтому и адаптация сложная. И поэтому еще там свои есть внутренние проблемы в рамках этих учреждений семейного типа. Потому что слово «семейный» подразумевает семью. Там как таковой формы семейной-то нет! Все равно, по большому счету, давайте будем правильно говорить, это детский дом. Точка! И когда это все будут говорить, извините меня, если у вас дети находятся в рамках системы, и у вас он взаимодействует один воспитатель и пять детей, какая это семья? И т.д.

Например, я приезжаю в ту же Финляндию, там на одного ребенка один специалист. На одного ребенка два специалиста, потому что они понимают, что ребенку надо дать столько суперкомпетенций, столько всего отдать, чтобы он вышел, повернулся и пошел. А наш поворачивается и возвращается обратно в систему. Потому что там тепло, там его грели и т.д. Перегрели и он не готов идти вперед. Поэтому я считаю, что эти формы, подмена понятий «семья», «ценности», «принципы семьи» потом не дают им в том числе создать саму семью. Потому что модели семьи они не видят. Они видят вот эту модель, суррогатную: один чайник на всех, тетя приготовила суп, легли в кровать все 10 человек - они ищут эту модель.

В Москве воспитанники детских домов, получая квартиру, сдают ее, а сами живут по 30 человек в одной квартире. Почему? А создают мини-детский дом, потому что это тепло, потому что это они вместе и т.д. Сиротская стая так называемая. Как мы от этого уйдем? Только через деинституционализацию - то, о чем мы говорили. Ребенок только в семье, ребенок либо находится совсем в малокомплектном учреждении, где там 2-3 ребенка, 5 детей, а когда уже больше 10, рассеянность, вы сами знаете, очень высокая. Учитывая государственный институт, который рассеян вообще. У него же только статистика, а фактически детей он не видит как таковых. Поэтому я считаю, что здесь надо опять двигаться, отворачиваться от этой системы и идти в семью. Потому что, по сути говоря, вы вместе с этой системой просто дополнительные поглаживания делаете, к примеру. В семье ребенок от мамы получает от мамы 10 поглаживаний в день, в детском доме за месяц два от воспитателя. Он не успевает просто, у него руки не для этого. А вопрос депривации и вопрос принятия этих тактильных ощущений, он крайне важен для ребенка. Ко мне сын десятимесячный лезет на руки каждую минуту. Он орет, он требует внимания. А ребенок в детском доме просто уже атрофировался, он уже не ждет этого внимания, потому что этого внимания невозможно, они все залезут одновременно на нее что ли? И т.д. И тут еще добровольцы приходят. Почему на добровольцев лезут дети? И добровольцы придурковатые их берут, не понимая, что ребенку этот доброволец нафиг не нужен, им нужно просто на него залезть, чтобы почувствовать тепло. Не его тепло как человека, а его кожу, понимаете. Поэтому надо добровольцам приходить голыми, чтобы действительно тепла было больше. Говорят: «Даю тепло детям». Какое тепло? Ему это тепло не надо ваше, он его берет только по одной простой причине, что он ищет материнско-отцовских отношений. И приходит доброволец, говорит: «Ну-ка давайте лапаться», - и понеслось. Почему у нас выпускницы детских домов, выходя из детского дома, на первый же год после детского дома рожают? Знаете одну из причин? Добровольцы, как ни странно. Границы стираются. 30-40 см взаимоотношения в семье. Федя мой, к примеру: вот я видел, как он на это реагирует. Тетенька подходит к нему из магазина, вот она к нему подходит, а он все время назад идет. Какая-то тетка! В детском доме вы подойдете к ребенку, он вас между ног залезет. Почему? У него стерлось это все, у него нет этой границы. А эта граница крайне важна.

Проводим тренинг... я просто перестал тренинги проводить. Провожу тренинг для воспитанниц, которые выходят из детского дома и будут трудоустраиваться в дальнейшем. Сидим. Девочка красивая Настя - я сижу, она сидит. И я: «Ну, давай, рассказывай о себе». Она рассказывает. Я на стульчике тихонько начинаю к ней подвигаться, сел практически напротив нее, и ногу у нее между ног поставил свою. А она продолжает о себе рассказывать. Домашняя встала бы и послала меня на три буквы. Стерто все, понимаете! Никакой нормальный работодатель ее не возьмет. Потому что что? Вы же видите. И т.д., там, скорее всего, начнутся какие-то проблемы в коллективе. И это из-за этого, что эта система создает таких детей, солдатиков, которые вынуждены потом выходить и искать это тепло. А его уже потом нет, оно прошло мимо него опять в детский дом.

А. Гезалов: Есть вопрос? Включите микрофон.

Гузель: Работали изначально с детьми из детских домов. Так вот, СМИ, они так активно: «Ой, это так здорово!», - снимали ролики. Три ролика за проект получилось примерно. В дальнейшем мы поменяли категорию детей, приемные семьи были и потом малообеспеченные. Вот сейчас нас вообще не понимают, нам говорят: «Ну, многодетная семья, это же семья! У них все хорошо. Родители есть».

А. Гезалов: Кто не понимает?

Гузель: Те же СМИ. На самом деле, вторая организация, которая с пониманием меня встретила, пермская организация «Вектор дружбы» и вот фонды. А все остальные смотрят на нас: «Это же семьи, что там тратите время на них? Родители есть, пусть родители переживают за их образование».

А. Гезалов: Вот смотрите, мы сейчас разговаривали, и мне тоже странно, почему вы ими занимаетесь, почему не сиротами. Я ваш вопрос понял. Дело в том, что общественные организации крайне слабо сами работают со СМИ. Не ожидая от них, а сами. Вот, к примеру, сколько статей в неделю, в месяц ваша организация пишет в СМИ в разные блоги и т.д., транслируя тот положительный опыт, который у вас есть? Я, например, пишут 20 статей в месяц при той моей занятости, которая у меня есть. Сколько у вас?

Гузель: Две статьи.

А. Гезалов: Что это, две статьи?! И, конечно, у них понятийный аппарат низкий вы им его не дали. Поэтому, как говорит Жириновский, начните с того, что начните просто публиковать историю, проблематику, секреты успеха, секреты проблем и т.д. Насытится - получится уже совсем другое. А вы хотите от СМИ, которое привыкло гнать «джинсу» (знаете, что это такое? Везде все собирать и делать статьи), конечно, они вас не понимают. Начните писать, начните публиковать, посадите человека, который будет там колонки вести. Пусть берут экспертные какие-то оценки, вон Саша Марова постоянно на портале НКО что-то говорит, голова ее постоянно там торчит. Почему? Потому что она понимает, если она там не будет присутствовать, как СМИ воспримут общественную организацию? Надо заниматься активней этим, PR.

Да, долбайте туда, пишите. Наберите мою фамилию, к примеру. 85 тысяч упоминаний. Что я для этого делаю? Я что, в интернете что-то делаю? Я пишу туда. Я пишу в этот интернет, я просто реально понимаю, что, возможно, кто-то прочитает, кто-то на меня плюнет, общественные организации некоторые недолюбливают таких, как я. Потому что мы реально говорим: «Давайте менять вектор», - а ни не хотят. Потому что если они сменят вектор, им деньги на это давать не будут спонсоры, понимаете. А я-то прошу не для того, чтобы их обидеть, а для того, чтобы детям качество услуг дать от НКО. Поэтому пишите больше, приглашайте их в свои какие-то попечительские советы, показывайте, как вы работаете. А то вы хотите, что они вас сразу полюбят. А за что? Многие НКО говорят: «Нас СМИ не любят». А за что? Для того, чтобы СМИ любило, должна быть какая-то взаимность. Поэтому пишите, публикуйте, и пойдет. Потом обратно пойдет. А мы хотим за две публикации в месяц получить от них... во! Спасибо большое. Поняли, да? И это самое главное.

Я вам даже больше скажу. Общественные организации со временем, через 10-15 лет, проработав в общественном секторе, уходят в СМИ, это самый лучший вектор. Вот я сейчас ухожу работать на один он-лайн канал, на телевидение ведущим. Я просто реально понимаю, что людей, которые могут грамотно, правильно сказать, мало. А показать надо. Хорошо, я написал несколько статей, я начинаю сам понимать. Вы вообще не пишете, а я пишу. И я вижу, что не хватает этого, эти мои статьи, мать их. Что я для этого буду делать? Я полезу выше, я пойду, в YouTube опубликуюсь, у меня там 100 записей. Сейчас этот информационный канал на портале «Красота.Ру». Потому что я реально понимаю, что не хватает этого. И это информационное пространство НКО должно освоить лучше, чем даже свою деятельность. Потому что информационное лобби - самое высокое лобби. Когда чиновник знает о том, что у них там такой-то геморрой в Челябинской области, и ты придешь и скажешь: «Знаете, у вас геморрой». Он скажет: «Я знаю». А когда скажет: «А с чего геморрой, откуда вы взяли?» - «А вот у вас в СМИ пишут постоянно» - «Кто пишет?» Это обратная ситуация.

Поэтому больше работайте с газетами, с журналами, сами выпускайте дайджесты, пишите, публикуйтесь, но не сидите там, не занимайтесь только добрыми делами. Они добрые дела только в рамках взаимодействия, но как только вы повернетесь к чиновнику, он скажет: «А вы кто? Вы такие же придурошные, как эти? До свидания». Работайте с этим: не 2, а 200. Ладно? У вас есть какой-то журналист?.. Она заборы не красила? Направьте ее на это дело. Иногда проводишь семинар, подходит девочка: «Здрасьте, Александр. Вот я доброволец». Я говорю: «Какое у вас образование?» - «Я журналист, закончила МГУ». Я говорю: «И что вы делаете?» - «Вот я езжу в детском доме заборы крашу, помогаю». Я говорю: «А что вы делаете?» - «Мне хочется задать вопрос, каким цветом красить заборы?» Какие заборы, вы что? У вас профессиональная компетенция, Вы журналист! Вы одна можете сделать больше, чем все общественные организации. Сядьте и пишите. «А как это?» - «А так это. У вас есть супер-компетенция, вы человек, который может донести в хорошем смысле этого слова, написать». Смотрит на меня: «А у нас все заборы красят». До свидания! Понимаете? Найдите журналистку, направьте, пусть она целыми днями там торчит и пишет.

Давыденко: Давыденко Мария, город Ростов на Дону. Я хочу вернуться к теме специалистов, работающих в детских домах. 65 % сотрудниц не имеет высшего образования. Как это исправить? Может быть, какие-то курсы квалификации? Либо должны быть в институтах какие-то отделения, кафедры, где будут готовить этих специалистов для работы? И кто пойдет работать на зарплату в детские дома?

А. Гезалов: Отличный вопрос. Сейчас я вам отвечу. Значит, преподаю в университете будущим социальным работникам. Сидит 100 % сотрудниц. Я говорю: «Ребята, кто из вас пойдет работать в социальную сферу?» Как думаете, кто поднял руку? Одна девочка из многодетной семьи, которой по-барабану, где быть, потому что у нее позиция такая по жизни. Она из многодетной, она добрая. А остальные говорят: «Мы пойдем работать в бизнес, мы будем там». Поэтому специалистами по человеческим ресурсам в рамках коммерческой организации. Я говорю: «А почему вы не идете работать в детские дома, в приюты и т.д.? Вы же там нужны, это самое то, золотое поколение 20-22 года, это можно столько ребенку отдать себя, энергии». Они говорят, первое, что не престижно, мало платят, второе, придем в детдом, нас съедят старшие воспитательницы по возрасту. Поэтому я реально понимаю, что притока людей в эти учреждения нет. Соответственно, что можно для этого сделать?

В Ростовской области можно начать со следующего, попробовать создать социальный портал «успешные сотрудницы детских домов», к примеру. В социальной сети. У нас уже этот проект создался, можете зайти и посмотреть: «Сердце отдаю детям». Они там пишут про мотивацию, про зарплату и т.д. То есть я наблюдаю, у меня уже есть какой-то срез, что, почему, как. Второе, все-таки, действительно, нужно предлагать на уровне взаимодействия, обучения им, вытаскивая их из этой раковины в какие-то новые обучающие системы. Третье, поощрять тех, кто особенно что-то делает. То есть направить свою энергетику на то, чтобы компетенция сотрудниц была выше, чем она сегодня есть. У нас очень многие любят сами работать с сиротами, минуя сотрудниц. Но вы-то уйдете, а сотрудница останется, она транслятор информации, она как бы главный генератор этого всего. Она сидит такая: «Да, конечно, детям дают, а я сижу сбоку». Вот это сбоку - надо ей дать. Мы ей дали и ушли. Она начала работать. А мы ее только награждаем за то, что она хорошо работает. Все! Поэтому есть нацеленность, есть там какой-то...

Я приведу вам пример. Читал двухдневный семинар в детском доме в Нижневартовске. Прекрасно себя вел я - выступал, пел, читал стихи, но вижу, что женщины, то-се, в конечном итоге подходит ко мне директор и говорит: «Саша, я хочу всех разогнать и взять новых сотрудников». Я говорю: «Ну?» - «Никого не выгоню, потому что негде взять». И это все мое красноречие, что нужны новые технологии, компьютеризация, гуманизация системы, новое отношение - оно мимо. Потому что понятно, да... Поэтому давайте искать какие-то возможности, те, кто хочет, просто приходить с предложением и говорить: «Кто хочет, пожалуйста, у нас есть образовательные курсы, в конце можно получить сертификат и т.д.» Попробовать с этого, потому что, понятно, 100 % вам не взять. Если вы знаете, что в детском доме 40-50 % люди возрастные, с ними очень сложно. Они говорят: «У меня высшая категория, у меня 40 лет стажа, девочка, ты чему меня можешь научить?» А сама она не знает, вот ей задай некоторые вопросы, она не знает этого только по одной простой причине, что у нее уже есть стаж и высшая категория, и ничего уже не надо больше. Это сложно. Так что старайтесь молодежь эту искать. Может быть, надо пробовать, опять же, через институты повышения квалификации, с ними договариваться. Потому что они там обучаются раз в 5 лет. Что такое раз в 5 лет? Это, они там 15-20 лет проработали и выходят на пенсию через 20 лет. То есть они всего 3 раза чему-то обучились. А чему они обучаются, вы не знаете? Я обучался, видел, как они это делают. Они собираются, чай пьют, рассказывают, как у них там в детдоме что-то происходит. Техники и технологии работы с этими сотрудницами до сих пор нет. Потому что, опять же, нет исследований, как они выгорают, что с ними там происходит и т.д. Соответственно, вот общественный институт может реально влиять. Но, опять же, надо иметь определенную самодостаточность, юридические эти моменты, возможно, как-то поощрить и т.д. Хорошо?

Давыденко: Спасибо.

А. Гезалов: А у кого еще есть вопросы, поднимите руки, чтобы я посмотрел.

Аза: Здравствуйте. Южная Осетия, школа-интернат для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. У меня чисто даже не вопрос, а совет. Как нам сделать так, чтобы дети, которые заканчивают школу-интернат, их не забирают из семей, так получается, у нас такой практики нет, это большая редкость, но получается так, что эти дети вырастают, думают так, что вот если даже из меня ничего в жизни не получится, все равно я могу нарожать детишек, интернат их примет и будет воспитывать. Вот как бороться вот с этим?

А. Гезалов: Дело в том, что... я просто вернусь к тому, с чего я начинал. Как только ребенок оказывается в жарких объятиях государства, после этого получается, что мы должны работать с государством, не самим ребенком. Потому что оно его взяло, оно его опекает, оно с ним как-то работает, взаимодействует. Общественная организация часто государством воспринимается как инородный какой-то институт. И дело даже не в том, что они туда попадают не потому, что их отнимают из семей и т.д. Дело в том, что как только он появился в этой системе, он себя начинает типологизировать как государственный ребенок. И это из него убрать крайне тяжело. Для этого нужны совсем иные подходы, связанные с взаимодействием с этой системой. К примеру, наставничество, тьюторство, сопровождение детей не на выходе из детского дома, а как только он в этой систему поступил. А у нас как? Вот вам сколько лет? 22. Мне уже 45. Я многих детей знал еще, когда они лежали вот такими. И мне с ними проще выстроить отношения, потому что они меня знают как дядю Сашу (в хорошем смысле этого слова). И поэтому если НКО будет затачиваться на то, что система взаимоотношений их с этими детьми будет иметь долгосрочную перспективу - не один год, а 10 лет мы друг друга знаем, уровень доверия, уровень внимания, уровень общения, уровень отношения будет гораздо выше. И тогда то, о чем вы сейчас говорите, вам будет преодолевать гораздо проще. Потому что ребенок видит, ребенок знает и в нужный момент может обратиться и т.д. Но для этого требуется время. Если вы работаете 1-2 года, это ни о чем. С ребенком нужно проработать такое количество времени, чтобы он вас воспринимал как личность, которая не жалеет, а с которым можно взаимодействовать и сотрудничать. Но для этого нужно некоторое время - не год и не два, лет 10-15. Вот после 10-15 лет взаимодействия с этими детьми те, которые вышли, будут с вами взаимодействовать на уровне «они вышли - вы с ними работаете», но при этом вы еще работаете с теми, кто там находится. Это очень сложно. Потому что остаться в этой точке и знать, что вы из этой точке никуда не уйдете, сложно. Многие приходят, поработали 3-4 года, поласкали, порисовали, пошили крупенечку и исчезли. А для ребенка один взрослый значимый человек, с которым они познакомились когда-то, важнее, чем куча прибежавших и убежавших девочек и мальчиков в футболках. Понятно, да?

Создавайте условия длительного контакта, только тогда вы сможете преломить. Потому что когда ребенок перед собой видит мелькающие лица, он не знает, к кому обратиться с искренним отношением. Искренности нет, чувственности нет, потому что их много, все носятся, все жалеют, а конкретного контактного лица нет. Создавайте длительный контакт, тогда проблем не будет, я вас уверяю. Сам с этим работаю очень давно и это знаю. У кого еще вопрос? Понятно? выстраивайте партнерские отношения, заряжайтесь. К примеру, некоторые говорят: «Ну вот, мы сейчас этих не спасем, давайте их спасать». Но в социальной работе риски кого-то потерять очень высоки. И если мы будем затачиваться на то, что мы всех спасем, то общественная организация просто сойдет с ума. Надо понимать, что есть количество детей, которых вы никогда не спасете. Это как хоспис. Вы приходите в хоспис - там ни одного не спасти, но нужно таким образом взаимодействовать с ними, создать условия, чтобы они умерли и ушли из этой жизни, не страдая душевно. Опять же, вопрос, как это сделать. Поэтому этот люфт между тем качеством, которое вы делаете, и качеством тех детей, которым вы поможете - всем ведь детям не поможешь, да? - на это надо нацеливаться. А потом говорят: «Мы можем 2-3 из 100». Смысл тогда такой работы?

Аза: Если выпускаем 15-20 человек за один год, у нас не большое количество. И 15 из этих детей приходят каждую минуту своего свободного времени, помогают педагогам, более семейные отношения, может быть, потому что детей мало, не знаю. Почему эти трое или двое, у них такое эгоистическое отношение и отношение ни о чем ко всему миру? С ними ведь работали точно так же. В чем тогда проблема?

А. Гезалов: Проблема в порождении этих 30 болевых зон, о которых я говорил. Иждивение, гедонистические установки, отношение к людям, ответственность - я сейчас буду их называть, их там 30 с лишним. Возможно, какая-то из зон их сильно поразила, и никто с этим не поработал. Надо, чтобы эти зоны предвосхищались в работе, в деятельности самого НКО. То есть вы знаете, что у них эти зоны есть, и вы с этими зонами, предвосхищая, работаете, предварительно. Не потом смс обмениваясь: «Галя, ты где?», - а она тебе: «Пошла ты нафиг», - а так, чтобы: «Галя, ты где?» - «Я здесь, сейчас тебе перезвоню». То есть на уровне доверия, понимания и т.д.

Ведущий: Прошу прощения, но я должен людей отпустить на ужин.

А. Гезалов: На ужин хотите? Нет. Давайте продолжим. Потому что я приеду-уеду, я крайне редко бываю, мне уже скоро 50. Я старею. Есть вопросы.

Вопрос Можно поговорить по поводу новых формах детским домов. Если речь идет о многодетных семьях, вот я тоже поняла, что это тоже не особенно в радость, что семья многодетная.

А. Гезалов: Кто? Я сам многодетный, вы что. Где я такое сказал? И Павел многодетный. Вы что! Сейчас пойдете на ужин!

Вопрос Вы говорите, что когда детей много...

А. Гезалов: Стоп. Я сказал, что государственные люди - это совсем другое, нежели родные. Вы перепутали. Девушка задала про семейный детский дом, когда ребенок взаимодействует с государством. Не с гражданином, с личностью и с родителем, а с долбанным государством. Это совсем другая разница. Нет, лучше пусть ребенок живет бедно, но с мамашей, извините за выражение, с папашей, чем с богатым и сытым наглым, зажравшемся государством. Потому что он от этого хуже станет, этот ребенок. Вот и все. Нет, нет, вы меня не надо... сейчас обед пойдем вместе. Ребенок должен жить в бедной, но в родной семье, чем в сытых детских домах, которые возят в Италию, обувают, одевают, дарят им плейеры и т.д. Он от этого счастливей не становится. Главное счастье в семье рядом сидеть, извините за выражение, с маманей. Все, это главное счастье. А это все побрякушки, безделушки. Вы ему хоть бриллианты дайте, даже программу сделать «Бриллианты детям-сиротам», от этого они лучше станут? Общественная организация «Бриллианты». И ходят, дают бриллианты. Что, они от этого лучше станут и счастливей? Нет, конечно. А вот мамаша даст сухарь, который лежал за батареей, потерялся, который она поджарила с яичницей - для этого ребенка это будет самое лучшее, чем этот бриллиант, на который он даже внимание не обратит. Мне кажется, родители - бриллианты. Да? Поэтому пойдем ужинать.

Ахундова: Александр, меня зовут Ирина Ахундова, я хотела задать вам вопрос конкретный, практический. Если сможете, посоветуйте. С темой детской домов и интернатовских детей я столкнулась впервые в жизни в 2010 году, оказавшись, думала, что случайно, но, наверное, по промыслу Божьему, в греческом православном лагере. Там было собрано более 100 детей из Крыма, из Сибири, из разных уголков России из детских домов-интернатов. И я сидела с многими из них за обедом, и такого наслушалась, что там происходит, я была в шоке просто. И среди них было два брата-близнеца, у которых не было ни какого шанса у нас в Крыму, где они живут в Симферополе, получить высшее образование. Этот греческий монах, который собрал этих детей со всех уголков, связанных между собой тем, что там служил или отбывал ссылку Лука Синецкий, наш святитель, врач-хирург. Этих детей он ежегодно приглашает в лагерь за свой счет. Большинство из них так далеки были от веры, от Бога. Он крестит, учит молиться и т.д. В том числе проводит такие потрясающие беседы о семейных ценностях, о вреде абортов и т.д. Вопрос заключается в том, почему эти дети должны были встретить на своем пути грека, монаха, а не наших российских благотворителей, меценатов, священников? Почему у нас...я два или три года призываю людей помочь этим детям, потому что в Греции кризис, и ни одного предложения не было. К кому стучаться, к кому обращаться? Что бы вы посоветовали?

Гезалов: Очень хороший вопрос. Вы знаете, у меня в практике, не знаю, хвалиться или не говорить, прямо при интернатах строили храмы и часовни. Вот я находил благотворителей, строил храм и отходил. И эта система начала внутри себя циклично работать, то есть приход появлялся, священник и т.д. И дети начинают интегрироваться в среду через эту систему. И она не обманет, там нельзя обмануть. Там ты одной рукой подал, второй соврал - тебе сверху прилетело. Поэтому я считаю, что сегодня не надо обращать внимания на то, что не хватает спонсоров. «Спонсор» вообще слово ругательное. Сегодня не хватает меценатов, пассионариев и т.д. Я вам даже так скажу, за свою достаточно большую общественную практику я никогда не имел спонсоров, у меня их не было. Все, что делалось, делалось через людей верующих. Они хотели, хотел Господь. Тогда все делалось. Спонсор может сказать так: «Я тебе даю, но ты мне тоже дай». Эти - нет. Потому что уметь жертвовать сегодня надо. И желательно жертвовать. Поэтому вопрос жертвенности лежит, опять же, в плоскости пассионарности.

Лев Гумилев говорил, что нация, в которой пропадает пассионарность, погибнет через 1,5 тысячи лет. Вот вам ответ. Если это все так продолжится, те, которые не помогали, и все их поколения просто уйдут в небытие. А те, которые спасают и спасались, они, скорее всего, и останутся. Как в Ноевом ковчеге. Поэтому лично для меня один из важных моментов - это воцерковление и детей, и людей. Потому что есть закон, а есть нравственность, есть закон Божий. Выше него нет ничего, потому что мы все умрем. Я лично думаю тоже, что я умру, скорее всего, после того, как поужинаю. Поэтому я считаю, что так, что если нет, значит и нет - и не расстраивайтесь. Попадется на пути такой монах - он будет. Не попадется - взывать к пустым сердцам бесполезно и говорить: «Пустые сердца, дайте». Не надо у пустых сердец ничего просить! Если у него в сердце пусто, пусть оно там и будет. Это его уже дело. И самое-то главное, у меня был такой случай - вот ответ на ваш вопрос - я обратился к одному человеку, я надеялся, что я со всем своим, что у меня есть, обращусь к нему, и он поможет. А у него оказалось пустое сердце. И я говорю: «Слушай, вот у меня там осужденные, мы там для женщин оборудуем в камерах душевые кабины, делаем учебный класс для подростков в следственном изоляторе». Он мне сказал: «Зэкам я не помогаю». Через 4 года я его встретил в следственном изоляторе в камере, и он стоял, я сказал: «Пути Господни неисповедимы, друг. До свидания». Он сейчас 7 лет сидит. Вот вам пустое сердце. По всей видимости, у него пустое сердце, это сердце к чему-то приведет к такому, за что вы отвечать не будете - он будет сам отвечать. Поэтому не старайтесь... я лично ни к кому не бегаю, ничего ни у кого не прошу. Я просто реально понимаю сегодняшнюю действительность.

Вот вам даже приведу такой пример. Сегодня благотворительность выглядит таким образом. 80 % пожертвований идут от госкорпораций, от государства и 20 % только от частных граждан. В Америке 80 % от частных пожертвований, а 20 % от государства. Понимаете, какой люфт. То есть там активны граждане, а у нас активно государство. И вот оно гранты отстает. Поэтому пустых сердец у нас 80 %, успокойтесь. Живите, действуйте, главное, чтобы вам перед Богом было не стыдно. А с ним - ну что, Господь разберется? Есть еще вопросы? На этой мажорной ноте... А!

Елена: Добрый вечер. Меня зовут Елена, я из города Калуга. У меня какой вопрос возник? Я вообще с темой сирот только здесь так глубоко столкнулась, в жизни мне не приходилось. Я, в принципе, об этой системе мало знаю, но когда вы сказали про объятия, у меня тут такая мысль возникла: можно ли в детских домах как-то проводить такие тренинги или игры, чтобы сближать детей между собой, научить их любить друг друга? Я не знаю.... Возможно ли это, может ли это быть успешным? Чтобы, пока нет родителей, чтобы они, по крайней мере, как-то друг друга любили как братьев и сестер?

Екатерина: Можно, я как специалист отвечу? Это называется сенсорная интеграция. И этим, безусловно, занимаются. Но сенсорная интеграция пока в нашей стране ею занимается очень мало организаций, в том числе Центр лечебной педагогики. Если кто-то захочет этому научиться, обращайтесь. Завтра я приду с буклетиками, раздам.

Елена. То есть этот центр, вы работаете?.. Екатерина: Мы работаем с разными проблемами. И сенсорная интеграция, она необходима всем. Чаще всего ребенок, растущий дома, получает даже непроизвольно огромное количество сенсорных впечатлений самым разным образом. Ребенок в ситуации изоляции, интерната, где его засунули - вот он в манежике, вот он в кроватке. Нужно, чтобы он не бегал под ногами, потому что еще 30 таких же...

Елена: Что-то с этим можно сделать?

Екатерина: Да. Заниматься сенсорной интеграцией, можно ее изучать, читать книжки. Можно заниматься как видом терапии. Даже не профессионально, а просто подбирая игры, которыми вы можете пользоваться в этой ситуации. Но ни в коем случае не сближать детей между собой!

А. Гезалов: Вот, я хотел как раз... Не надо. Они там так сближены, это 24 часа в сутки они тусуются рядом с собой. У них даже появляется субкультура общения детей-сирот. Отдельный юмор, отдельное мышление. Внутридетдомовское братство, стая. И вы еще скажите. И вы еще придете, скажите: «Ну-ка, давайте еще ближе станем». Ближе не бывает. Надо, наоборот, их деинтегрировать - о чем говорит Екатерина, чтобы они себя личностью чувствовали, а не массой. Вот вы зайдите в детский дом, отдельные примеры, поставьте воспитателя спиной и скажите ему: «Управляйте группой, которая сзади». Он даже без слова будет управлять этой группой, потому что они уже все, на уровне внешнего восприятия знают. Вот она сделала лицо... почему у нас некоторые приемные семьи разрушаются? Потому что ребенок на лицо смотрит, он там сканирует информацию. У воспитателя нет времени каждому времени дать ответ или задать вопрос. Он может каждому ребенку мимикой, понимаете, ответить - и все, он все поймет. И они группой на это реагируют. И вот надо, чтобы, наоборот, все это размыкать, нужна эта сенсорная педагогика. Потому что дети в рамках группы, это действительно реальный... у нас, например, все любят систему Макаренко. Я при ней рос. Там есть такое понятие, «бойкот». Все против всех. Так вот, этот бойкот именно потому, что они в рамках своей группы очень тесно уже совсем взаимодействуют. Надо, наоборот, это размыкать и растягивать. Потому что он потом выходит из детского дома и все время оглядывается: «А где, с кем повзаимодействовать?» Когда ребенку из детского дома задаешь вопрос, он ответа не дает, он ищет партнера, у него спрашивает. Поэтому это, наоборот, к тем специалистам.

Елена: Можно в детском доме воспитывать личность, индивидуальность, которая при этом умеет любить? Я не знаю просто, какие дети...

Екатерина: Бывают одаренные родители, бывают одаренные педагоги. Педагоги одаренные в любом интернате тоже бывают, которые научат. Тоже бывает.

А. Гезалов: Любить надо подсмотреть. Вот как родители между собой общаются, как мама смотрит на папу, что папа сказал, что мама сказала. Любовь подсмотреть можно.

Екатерина: Можно ли их этому научить с помощью каких-то мероприятий.

А. Гезалов: Приходите с молодым человеком. Нет, это к Екатерине. Я не буду на это отвечать, потому что времени мало. Это уже мультипрофессиональные вещи. Можно иногда добром уничтожить нечто такое, что может, наоборот, повлиять. То есть можно добром угробить просто ребенка, как нам кажется, мы это. Соответственно, надо изучать, что нужно ребенку, на самом деле, дать, чтобы было качество? Любовь дать? Это очень высокая категория.

Екатерина: У меня, Саша, один методический вопрос, который меня мучает, ко мне тоже часто обращаются, и не всегда есть возможность перевести на специалиста. Конкретный вопрос, люди спрашивают: «Какие социально-бытовые компетенции мы можем принести взрослеющим ребятам в интернат?» Вот они уже ходят, у них свои причины, их нельзя переориентировать сейчас на семьи. Они уже завязаны и готовы их вести многие годы. Где найти эти социально-бытовые компетенции? Мне кажется, здесь это тоже многим важно, посмотреть, где.

А. Гезалов: Сейчас я напишу коряво и проконсультирую. Я считаю, что в рамках детского дома возможно развивать компетенции и навыки, если перед собой ставить задачу на выходе из детского дома увидеть, как этот ребенок этими компетенциями оперирует. К примеру, этого еще нигде не было, это как предложение, я давно хочу это сказать, но не могу сказать, потому что не знаю, кому. Все хотят любить. Стена успеха. Вот ребенок выходит, и у него задание такое: на столе лежит дрель, шурупы, неточечный карандаш, ножик - все, что в жизни, - какие-то запчасти, которые нужно склеить. Вот то, что в жизни происходит очень часто. И он должен, к примеру, просверлить в стенке дырку, приделать туда какой-то крючок и т.д. Чтобы на выходе можно было сказать: «Смотри, вот твоя стена успеха». Стенд успешности должен быть, что в детском доме есть успешные сироты. И какие-то базовые моменты. А у нас часто что делают в детских домах? К примеру, я был в одном учреждении, показывают детей - двое детей держат брюки, а третий гладит. Суперкомпетенция.

Я говорю: «А когда они выйдут из детского дома, ему нужно будет погладить брюки, он кого позовет? Этих двоих что ли?». Может быть, вы не замечаете, я-то замечаю. Дети, мальчик: «Я научился готовить блины», - рассказывает он на камеру в бытовой комнате, которую подарили спонсоры, берет блин из стопки, кусает, кладет обратно, вытирается и говорит: «Вот, спасибо, научили». То есть что там происходит? Он схватил этот блин грязными, немытыми руками, куснул его, положил обратно в стопку - как второй-то блин брать, понимаете? Надо снять этот блин. И он об себя вытирает, понимаете, эти масляные руки. Суперкомпетенция! И он придет в какую-нибудь семью с девочкой знакомиться с родителями и это сделает. Я думаю, что все, до свидания. Кто это делает, как это на уровне... Или сидят две девочки, чистят картошку и между собой разговаривают. Комментатор в ящике, какая-то женщина: «Вот смотрите, как девочки умеют чистить картошку». А я слежу не за тем, как они чистят картошку, а как они между собой разговаривают. Ужас! Двух слов связать не могут, словарный запас низкий. Симпатичные девчонки, одеты бог знает как. Прически дурацкие - и вот они чистят картошку. Для меня это скан, что эти девочки, скорее всего, трудно устроятся в жизни. И вот они умеют чистить картошку. А дамочка втуляет, что вот смотрите, чем мы их научили. Какая это компетенция? Компетенция - хорошо говорят, нормально одеты, глаза горят и умеют чистить картошку - да. А если она умеет чистить картошку, а все остальное западает, как он будет? Она придет в семью... почему детдомовские девочки разводятся? Потому что они раз в месяц моются, на всякий случай. И так далее. Поэтому базовые болевые точки, о которых я говорил, они крайне важны для них потом. Лагерь пионерский проводим так называемый - детдомовские дети ложатся в носках спать. Я говорю: «Почему вы легли в носках?» - «А у нас в детдоме все ложатся в носках». Я их подымаю, они стирают носки, вешают на трубу и ложатся с чистыми ногами. А в детдоме некому этого сделать, главное, чтобы он лежал. Компетенция? Компетенция! Не приставай!

Екатерина. Да, это очень интересная отдельная тема. Со всеми, кому интересно, можем еще про это.

А. Гезалов: Спасибо. Но я пока еще здесь до утра, можно подходить, задавать вопросы, записывать координаты, я открыт. Можно будет презентацию взять. Спасибо.

Форум добровольцев в Ростове на Дону

Май 20

Рассказать другим:

При копировании материалов с sirotinka.ru активная ссылка обязательна)))