"Как прекрасны вы мои родные…".

Разделы: О семье и обществе

... На Земле живут миллионы счастливцев, которые, не задумываясь и не замечая своего счастья, опускаются на корточки, чтобы залезть с мокрой тряпкой под стол, вешают занавески, чистят и жарят картошку, перепрыгивают через лестничные ступеньки, втискиваются в переполненный автобус... А если - вместо ног две тоненькие мертвые ленточки, которые можно перекидывать и перекладывать из стороны в сторону только руками? А если еще и руки настолько слабы и непослушны, что даже взять в них телефонную трубку - трудная задача? И вся жизнь проходит в инвалидной коляске? Как тогда осилить ее, эту жизнь, кажущуюся невозможной? Двое взрослых людей на этой семейной фотографии знают ответ на тупиковый вопрос. Вся их жизнь - этот ответ. Можно даже сказать, не жизнь - житие. Так говорят о великомучениках. По отношению к моим героям это слово - не очень большое преувеличение...

Люда + Виктор = судьба.

Для Виктора Бондаря испытания начались не сразу. Трагедия настигла его, когда он уже прожил на Земле целых двадцать восемь (беззаботных, по сравнению с тем, что началось потом) лет. Обычный парень из обычной сельской семьи, он учился в школе, помогал по хозяйству матери, в свободное время играл в футбол. После школы поехал в Киев поступать, не прошел по конкурсу, жил в рабочем общежитии и работал шофером на грузовике - обеспечивал строительство Дома торговли на Львовской площади. Дома профсоюзов на площади Независимости. Однажды вечером спешил на поезд, домой. А дверь на беду была закрыта, и дозваться кого-то не удалось. Он вылез в окно и хотел спуститься с четвертого этажа вниз. Но оконная рама оказалась гнилой, и он рухнул на землю. Болезненно и неумело переходил в больнице от глубокого отчаяния к едва брезжащей надежде. Мыкался по врачам, учился двигаться сначала в коляске, потом на костылях, даже не подозревая, что где-то совсем рядом гораздо сильнее, чем он сам, страдает и борется за жизнь кареглазая девочка Люда, с которой судьба обошлась еще более жестоко и безжалостно, чем с ним.

Люду Пернак судьба начала испытывать на выносливость и жизнеспособность с самого детства, послав отца-пьяницу, нищую комнату в метростроевском городке в Чапаевке - с печкой в доме, с удобствами на улице, с лесным колодцем через дорогу. Там же в лесу собирали и хворост для печки, и шишки на продажу, чтобы на вырученные деньги купить хлеба.

Мать родила девятерых детей, четверо умерли. Последним погиб, попав под машину, бежавший к колодцу с ведром брат Коля. На руках у мамы остались пятеро, в том числе парализованный сын, которого она упорно носила на себе в школу и из школы, понимая, что у больного мальчика есть единственный шанс выжить - знания. Главным дровосеком и водовозом в семье стала Люда. Вспоминая свое детство, она говорит, что ни разу не видела маму плачущей. Ни мизерная зарплата дворничихи, ни беда с сыном не смогли убить в ней надежду на лучшее. Вечером, уложив детей спать, она становилась перед образком, и до Люды доносилось привычное "сим-сим-сим" - мать шептала молитвы. Но Тот, к Которому она обращалась с просьбой о помощи, видно, лучше других знал что делает. И если у остальных повзрослевших дочерей материнские иконки не прижились, то в сердце Люды Богу готовилось самое теплое место. Только прийти к этому ей предстояло через большие страдания.

Лет в четырнадцать, уже учась в интернате, она однажды, пытаясь спасти от неуставных отношений отчаявшуюся одноклассницу, откровенно рассказала о подружкиных слезах авторитетному взрослому, казавшемуся ей всемогущим. Тот попытался "навести порядок": пришел в класс и, назвав полным именем свой источник информации, пообещал разобраться с хулиганами где следует. 13 мая (запомним это число!), когда оставаться среди одноклассников в роли "предательницы, которую повесить мало", стало совсем невыносимо, Люда ушла из интерната куда глаза глядят. Вечером ее нашли на тринадцатом километре, под деревом, с которого она упала, с переломанными шейными позвонками и многими другими "компрессионными переломами"...

Она больше не могла ходить, и руки не слушались - простое сжатие в кулак уже стало неразрешимой проблемой. "С этой минуты начался мой ад", - скажет мне Люда и прервет рассказ, чтобы подъехать в своей инвалидной коляске к окну и посмотреть не вернулся ли Виктор? Тот самый Виктор, сорвавшийся когда-то с четвертого этажа строительного общежития и с трудом вставший затем на костыли. Вот уже пятнадцать лет, как они с Людой женаты. И тринадцатилетний Саша тоже все время поглядывает вместе с мамой в окно - как там доедет до дома отец на своем уже почти на части разваливающемся "Запорожце"? Буквально за час до моего прихода к ним в двери позвонила рыдающая соседка - дочка схватилась за оголенный провод, ее сильно ударило током, нужно срочно отвезти в больницу. Мог ли этот "сосед с машиной" отказать в помощи в такой ситуации? Опираясь на костыли, он осилил пару десятков ступенек из подъезда на улицу, завел свой "драндулет" и, привычно исхитряясь, чтобы погнутое днище не чиркало об асфальт, повез пострадавшую в больницу. Вернулся, когда Люда успела рассказать мне свою жизнь до момента их с Виктором встречи на Донетчине, в городе Славянске, на аллее санаторного парка для "спинальников".

Там же, в Славянске, они с изумлением обнаружили, что их киевские квартиры - его двенадцатиметровая "гостинка" и ее однокомнатные "хоромы" находятся, оказывается, в нескольких десятках метров друг от друга. Через два года родился Саша. Всю беременность Люда провела в коляске. Ездила на ней по квартире, тягая за собой швабру, заезжала в специально расширенную для проезда коляски дверь ванной, перевалившись через подлокотник, терла и выкручивала непослушными руками белье, поднимала выстиранное с помощью бамбуковой палки к балконному потолку, закидывая на веревку. И все время продолжала мысленно спорить с медиками поликлиники, требовавшими, чтобы она сделала аборт. "Такие не рожают", - убеждали ее "специалисты". "И не стирают - иронически продолжала теперь говорить она себе. - И полы не моют. И вообще не живут..." Сашу она родила под наркозом. Очнувшись в реанимации, увидела на руке бирку: "Мальчик. Рост... Вес..." К вечеру ей стало очень плохо - отнялась речь, стало уходить дыхание. Последнее, что увидела, - неоновые лампы под потолком сужаются, превращаясь в крохотную точку, окруженную темнотой. Вдруг наступила давно забытая легкость, почувствовала, что летит куда-то вверх. "А мой мальчик? - успела ужаснуться она. - Как же я оставлю его?" И обратилась к Богу: "Господи, дай мне хотя бы раз увидеть моего сыночка, приложить к груди..." Лампы опять стали вырастать из точки в квадрат, тьма разошлась. Она открыла глаза, возле нее суетились врачи... С этой минуты в ней проснулась мамина негромкая вера в Бога, вспомнились ее тихие, не напоказ, молитвы. Теперь все чаще стала думать, что все испытания, посланные ей, наверное, не случайность. Для чего-то, видно. Творцу понадобилась эта широкомасштабная проверка и ее самой, и всех, с кем сталкивала ее судьба. Каждого проверял на истинное, что в нем было, - кого на стойкую человечность, а кого на черную душевную "вшивость"...

Говорят, всю жизнь за плечами каждого из нас стоят два ангела - один в черном, другой в белом. Когда мы поступаем по-божески, белый ангел радуется и смеется, когда делаем плохое, черный горько плачет. Не над своей, конечно, судьбой - над несчастным грешником. Любопытно и поучительно, думаю, будет подсчитать, кто из ангелов больше "работал" в этой истории.

Черным по белому .

Что касается Людиной жизни, тут с самого начала радоваться было нечему. После интерната с его бесконечными и, как она и сейчас считает, унизительными проверками чистоты сиротских комнат, но не детских душ, и после того страшного дня, когда ее записали в предательницы, столько раз были у нее основания плакать вместе с черным ангелом над своей судьбой! Но она не плакала. Продолжала надеяться, пыталась научиться двигаться в каких-то механических приспособлениях, снабженных пружинами. Не выходило - пружины срабатывали независимо от ее воли, и она просто вылетала из хитроумного приспособления, беспомощно шлепаясь на землю. Прослышав однажды, что в Москве лечат "все", она продала санаторным соседкам что-то из вещичек, попросив купить себе билет до Москвы. Сесть в Евпатории и выйти в Москве ей помогли сердобольные попутчики. Но затем она три дня провела в вокзальном медпункте, умоляя людей в белых халатах доставить ее в хирургическую больницу к светилу-профессору. В ответ вместо сочувствия - только хамство и брань. Эта, не киношная, Москва слезам "понаехавших калек" не верила. Впрочем, Люда и не плакала. Поняв, что помощи не дождется, скатилась с жесткого топчана и поползла по полу на улицу, собираясь таким черепашьим ходом добраться-таки до запавшей в память улицы. Испуганные перспективой отвечать за черствость, работники медпункта вызвали милицию. "Она пьяная", - было сказано явившемуся на вызов сержанту. Хорошо, что у сержанта под шинелью билось нормальное человеческое сердце. Именно он организовал ей служебную машину и доставил до нужной больницы.

И хотя ее надежды на выздоровление и тут окончились крахом, Люда всегда с теплотой вспоминает того паренька-сержанта, поступок которого впервые позволил обрадоваться совсем было сникшему белому ангелу ее судьбы. Хотя еще очень долго работы хватало и черному.

Милицию к Люде вызывали и в Киеве. Это было позже, когда она, отчаявшись встать на ноги, поняла, что надо учиться жить, используя вместо ног колеса инвалидной коляски. Жила она в это время о густонаселенной родственниками материнской квартире. Изо всех сил старалась быть полезной домочадцам - именно там она научилась и мести комнаты, и стирать белье. Но все равно мысли о том, что на ее шестнадцать инвалидских рублей сильно не разгонишься, не раз толкали ее на мучительные поиски выхода. Никаких, типично девичьих, романтических мечтаний у нее тогда не было. Она хотела две конкретные вещи: получить пусть самую крохотную, но отдельную квартиру и выучить английский язык, к которому чувствовала явные способности.

В Киеве тогда уже действовали заочные английские курсы, после которых выдавали солидный, сродни институтскому, диплом. За это, правда, надо было платить, не говоря об учебниках, словарях, тетрадях... Известно, однако: кто не хочет достичь цели, ищет причину, кому надо ее достичь, находит средство. Однажды, прослышав, что в универмаг завезли вязальные машины, Люда упросила родственников ссудить ей в рассрочку нужную сумму и доставить домой этот "рабочий станок". Связаться затем по телефону с трикотажной фабрикой и поступить к ним надомницей - было уже делом техники.

Вскоре она, довольно лихо приспособившись манипулировать малопослушными руками, уже вязала хорошо покупаемые носки и шапочки, шарфы и свитера. За пятнадцать лет работы на фабрике она не раз награждалась грамотами и памятными медалями, стойко числилась в передовых рядах "ударников коммунистического труда". За это время и на английских курсах отучилась. Диплома, правда, не получила, болезнь не позволила, но язык выучила достаточно, чтобы стать умелой учительницей сыну и даже иногда помогать соседским ребятишкам разобраться в трудном чужом языке...

Впрочем, я еще не рассказала о том, как к ней вызывали милицию. Это случилось, когда Люда, поняв, что лучше освободить от своего присутствия замотанных собственными проблемами домочадцев, принялась ездить на своей инвалидной коляске к парадному подъезду райисполкома, уже не раз отвечавшего ей в вежливых письмах, что, поскольку в ее семье на душу каждого обитателя приходится аж по четыре квадратных метра жилплощади, отдельное жилье ей не положено. А опытные больнично-санаторные сопалатники утверждали, что как раз положено, и человек с таким заболеванием по всем законам имеет право на отдельное жилье.

Понимая, что под лежачий камень вода не течет, Люда каждое утро брала с собой одеяло и вязальную машину и отправлялась к райисполкому. Приезжала и упрямо сидела перед входом и учреждение, грозя раскрыть своим присутствием иностранцам страшную тайну о том, что обездоленные и беззащитные в советской стране есть. Кто-то даже вызвал однажды милицию, чтобы те вразумили настойчивую "даму с коляской". К счастью, в конфликт вмешался депутат ее, Тогда Днепровского, района - Александр Пономарев. Он помог быстро оформить все нужные бумаги, вскоре Люда стала обладательницей маленького, но отдельного рая. И белый ангел наконец-то, закрыв собой усталого черного, несмело улыбался, двигаясь за ней по ее собственной квартире, выглядывая из окна на улицу. Жаль, что отдыхать черному ангелу пришлось недолго, у нас ему, видно, предстоит работать на износ. Он и терзался за спинами наших героев множество раз. И тогда, когда комендант общежития (куда после больницы доставили с переломанным позвоночником Виктора) не разрешал его матери поселиться возле искалеченного сына и спать "хоть на коврике у кровати".

И когда у Людмилы с Виктором, которые уже растили крохотного Сашу, украли стоявший под домом единственный их транспорт - мотоколяску (на ней Виктор, пока у них не появился "Запорожец", ездил по магазинам, обеспечивая семью продуктами). Отныне ему еще долго предстояло колесить по улицам на ручной коляске - на костылях он долго ходить не может. От этих непомерных нагрузок у него начались неприятности с костями ног, открылось почечное кровотечение... Горько плача, небесный летописец земных грехов записывал в своих скрижалях не украшающие людей поступки: вот к Люде с Виктором явилась женщина-врач и стала убеждать их сдать ребенка в специнтернат, потому что дети - "это для вас непосильная нагрузка".

Человек из службы социальной помощи, вместо помощи стал упрекать их за легкомыслие, объясняя, что "надо было думать, прежде чем рожать"... Потом позвонил в двери амбал из стола заказов, к услугам которого они прибегли по случаю совершенно пустого холодильника, и стал требовать оплатить доставку принесенного мяса, напоминающего по качеству то, из-за которого вспыхнуло восстание на броненосце "Потемкин"... Можно еще долго вспоминать все новые и новые беды Люды и Виктора - например, когда "представители власти" выбрасывали без всякой санкции вещи из их квартиры, и властям более высоким - от Верховной Рады до прокуратуры - пришлось это беззаконие останавливать. Виктор опять лежал в больнице, и борьбу с беззаконием пришлось выдерживать Люде. Она тогда добралась до одного чиновничьего кабинета и на секунду лишилась речи: за столом сидел тот самый сотрудник из ее интерната, из-за "помощи" которого 13 мая она ушла на тот горький тринадцатый километр, чтобы уже никогда не вернуться с него на своих собственных ногах...

Чиновник, скорее всего, ничего не вспомнив, выслушал ее просьбу вполуха. "Почему ко мне? - недовольно спросил он. - Что я, адвокат?" Дома она взглянула на календарь. На календаре опять было 13 мая. Только двадцать шесть лет спустя... Можно, конечно, продолжать перечисление "чернухи". Но это будет необъективный перекос. Все-таки в нашей жизни, как на шахматной доске, рядом с черными клеточками всегда есть белые.

Белым по черному .

На белые клеточки своих жизненных "шахмат" Люда с Виктором прежде всего ставят своих мам - никогда не плакавшую Людину и тихую терпеливую Витину, которая, когда Саше было всего три месяца, умерла, стоя с бидончиком в руках в очереди за молоком для сына, невестки и внука.

На следующую белую клеточку Люда ставит свою учительницу Марину Евдокимовну Новохацкую. Восьмой класс Люда закончила заочно, в институте ортопедии, куда ходили учителя. А девятый и десятый в обычной общеобразовательной школе, откуда приезжали к ней домой. Училась Люда хорошо, даже участвовала однажды в районной олимпиаде по английскому языку. Но и эта жизнь оказалась для нее слишком большой роскошью - шестнадцатирублевой пенсии не хватало на хлеб, не то, что на учебники и тетрадки. К тому же и для этой пенсии требовался год трудового стажа. Устроившись для стажа на фабрику художественной галантереи, где она должна была клеить горы конвертов, в десятом классе Люда поняла, что совмещать работу с учебой не сможет. И сказала об этом Марине Евдокимовне.

Учительница поступила просто: она объяснила все в классе. И в тот же день после уроков одноклассники-добровольцы сидели в опустевшей школе и клеили Людины конверты. Ей оставалось лишь подсчитывать их и складывать в пачки. Друзья помогали ей до окончания школы, которую она, благодаря им и своей учительнице, сумела закончить вместе со всеми. "Дай Бог всем им, дорогим моим, счастья", - говорит Люда, и тут глаза ее впервые блестят от слез. Дальше на "белые клеточки" Люда с Виктором ставят не известных им по именам ученых-кибернетиков, придумавших прибор "Миатон" для имитации деятельности утративших жизнь позвонков. Полноты движения этот прибор пока что не в состоянии вернуть, но его электроимпульсы все-таки сумели оживить Людины руки, прежде висевшие безжизненными тряпочками. Теперь она уже сжимает руку в кулак, держит в ней книгу, карандаш, телефон.

Мир не без добрых людей, говорит народная мудрость. А может, просто их два - мир добрых людей и мир злых? Ведь и те, и другие жили и двигались в одном городе и в одном времени, реагировали (правда, по-разному) на проблемы одной и той же семьи. Например, тот парень из стола заказов, требовавший денег за принесенное гнилое мясо, и разносящий пенсию почтальон Алик Медведкин, который без всяких просьб взялся носить попутно в своей почтальонской сумке и бутылочки с детским питанием из молочной кухни для крохотного Саши. Эти бутылочки и продукты из магазина им потом носили и дворник Коля, и совсем чужая бабушка Полина Петровна Кривошеева, и бывшая военная медсестра Бронислава Марковна (фамилии остальных в памяти стерлись), и соседка Мария Мефодьевна, горько плакавшая однажды, потому что одна бутылочка разбилась, когда старенькая женщина споткнулась и упала, спеша к Сашеньке с молочной кухни (работники которой, кстати, не захотели взять на себя "обузу" по обслуживанию инвалидов).

Навеки родной стала соседка Мария Андреевна Сергиенко, приходившая в первые дни купать новорожденного Сашу и ставшая затем его крестной матерью. А потом Галя Медведкина, жена того самого почтальона, который первым стал носить Бондарям детские бутылочки, рассказала об этой семье в школе, где она работала сторожем. И вскоре в квартире Люды и Виктора появились ребята-четвероклассники. Два года они опекали маленького Сашу, взяв на себя и походы на молочную кухню, и магазины, и детскую площадку. Когда Сашке хотелось есть. он вставал в своей кроватке и вслед за мамой бормотал, как заклинание чуть ли не первые в жизни слова: "Лемя питания", "лемя питания". И чудо случалось: в дверь входили "тимуровцы" с молочными бутылочками, и начиналось прекрасное время питания, после чего ребята везли его гулять на детскую площадку. В те годы Люда разлюбила весну и лето, потому что пышная зелень деревьев закрывала ей детскую площадку с Сашкиной коляской. Зимой же она могла наблюдать из окна. И недаром волновалась - однажды заигравшийся "тимуровец" не заметил опасности и маленького Сашу чуть не покалечило отлетевшим откуда-то камнем. Все, слава Богу, закончилось благополучно, если не считать первого шрама на лице Саши Бондаря, одного из тех, что, говорят, даже украшают мужчину. Я не знаю точно, как вел себя в отделении челюстно-лицевой травматологии маленький Саша. Но не очень бы удивилась, узнав, что он держался там совершенно по-мужски. Характер борца стал проявляться у него с первого года жизни. В три месяца отроду, будто понимая, что помочь ему некому, Саша сам перевернулся со спины на живот и обратно. В шесть - отказался от соски, в десять - начал ходить.

В три года он сам уходил утром из дома в детский сад, вечером сам приходил домой. Самой большой его мечтой в это время было увидеть в садике родителей, которые, как все остальные, пришли бы забрать его домой. Но он рано понял, что эта мечта также далека от исполнения, как покупка шоколадного мороженого за три дня до родительской пенсии...

Впрочем, чудеса все же начали посещать и эту семью. Вместе со своей воскресной церковной школой, которую организовала в их районе Скандинавская детская миссия, Саша Бондарь уже побывал в Швеции, откуда писал домой восторженные письма, попросив, правда, чтобы к его приезду мама приготовила ему свой фирменный салат. Потом по ходатайству общества инвалидов Саша был включен в число украинских детей, едущих в Италию, через год итальянская семья, где он жил, пригласила понравившегося им мальчика к себе еще раз.

Наверное, Бог все-таки решил, что Люда и Виктор уже доказали свою способность оставаться людьми в любых обстоятельствах, и строгий режим испытания может быть заменен им на более щадящий. Когда Виктор в тяжелом состоянии попал в очередной раз в больницу и нужных лекарств тогда в пустых аптеках Украины не было, кто-то словно надоумил Люду позвонить во французское посольство с просьбой о дефицитном лекарстве. Не прошло и двух дней, как несколько милых французов уже сидели у нее в квартире, положив на стол пакет с лекарством, дающим надежду на спасение Виктора.

Саша как раз сидел за столом над учебником французского языка.

"Саша любит Францию? - спросила французская гостья. - Хочет в Париж? Он его увидит". И Саша Бондарь целый месяц прожил в Париже. Унаследовав от мамы способности к языкам, он увозил из всех подаренных небом поездок умение хоть немного объясняться на шведском, итальянском, французском. И крепнущее желание знать их гораздо лучше. Кто знает, может, в но таком уж далеком будущем, выучившись, он станет неравнодушным посредником между цивилизованной Европой и борющимися за свое выживание украинскими инвалидами. Еще каких-нибудь десять лет назад о проблемах наших инвалидов, тогда еще советских, говорить вслух, тем более публично, было абсолютно невозможно, дабы не бросить тень на имидж "лучшего в мире строя". Тогда принято было считать, что проблем инвалидов, как и "позорного секса", у нас просто нет. Теперь все знают, что инвалиды у нас существуют, просто мало кто в Европе представляет - как. Будем надеяться, что такие, как Саша Бондарь, сумеют когда-нибудь рассказать цивилизованному миру об этой жизни со всей полнотой знания вопроса и хотя бы на трех языках призвать этот мир вмешаться и помочь.

Гласность - великая вещь. Она может пробить каменную стену чьей-то безымянной дурости, за которой людям разобщенным и обездоленным вдруг откроются новые горизонтали общения и взаимовыручки. Так случилось у Люды с Виктором, когда через десятилетия умолчания о данной "не существующей" проблеме писателю Владимиру Трещакову удалось наконец сделать на украинском телевидении передачу на "инвалидскую" тему, в которой участвовали и мои нынешние герои. После передачи Бондарям стали звонить и писать очень многие. Здоровые и благополучные, но на удивление душевные и добрые киевляне Люба и Володя Ильвицкие разыскали их после передачи, и с тех пор эти две семьи дружат, вместе отдыхая на Днепре, вместе отмечая дни рождения и Новый год. Но появились в жизни Люды и Виктора и те, кому было еще хуже, чем им. После передачи до них дозвонилась молодая семья, которой взялись помогать уже Люда с Виктором. Жизнь их подопечной, тоже прекрасной, пары началась, как и у них, с большой трагедии: в армию Даню провожала здоровая и красивая Ира, любящая музыку и живопись. Отслужив, Даня застал любимую уже неподвижной жертвой какой-то тяжелой и неизлечимой болезни. Его и ее родители уговаривали парня не вешать на себя такую обузу. Но он поднял Иру на руки и унес с собой. Вернулся в армию, уже прапорщиком. Жил с молодой женой в служебной каптерке, таскал ее по врачам, говорил, что любит ее одну и если будет нужно, донесет ее на руках "аж до Эйфелевой башни".

Когда врачи обнаружили у молодой женщины первую беременность, они, не спрашивая разрешения, усыпили ее и сделали аборт. Ирина восприняла это с печальной покорностью. Но вскоре они с Даней увидели по телевизору Люду с Виктором и носящегося по комнате замечательного Сашку.

Созвонившись, Ирина и Даня приехали в Киев по приглашению Люды и Виктора, жили в их квартире и приняли решение все-таки родить ребенка. В той же палате, что когда-то и Люда, под присмотром тех же врачей, Ирина вскоре родила мальчика, которого назвали Виктором (девочку звали бы Людой, так было решено заранее). Еще три года после этого Ирина радовалась солнцу, улыбке мужа, голосу сына. Потом она умерла, но Даня теперь не один на свете... Для чего небо посылает людям такие страшные испытания? Может, лишь для того, чтобы они научились радоваться малому и приходить на помощь друг другу. Ведь здоровые и благополучные в массе своей так непробиваемо безразличны к горю других, будто сами навсегда от него застрахованы.

P.S. Мои герои по-прежнему никого никогда не просят о милостыне. Но их права, пусть минимальные, записаны в наших законах. После телепередачи они получили квартиру, но всего лишь двухкомнатную, хотя все, кто знаком с их болезнью, понимают, что каждому из них, чтобы иметь возможность вести человеческое, а не животное существование, положена отдельная комната, собственное, автономное, закрытое от всех глаз место.

А ещё им нужен автомобиль, не как роскошь, а как единственно возможное средство передвижения. Их старый "Запорожец" - тоже глубокий инвалид, его может в любой момент "разбить паралич". Получить новую машину, несмотря на все законы, чрезвычайно сложно. Но даже если "пробить" его и удастся, покупка все равно будет стоить больше трёх тысяч гривень, а где моим инвалидам такую сумму взять? Наша жизнь, говорят, идет полосами. Но у некоторых черная полоса очень уж широкая, а белая совсем узенькая. Хорошо, что есть люди, которые умеют не унывать и верят, что в "другой жизни" им будет легче, чем в этой. Таковы, Люда и Виктор Бондари. Они считают себя счастливыми людьми и благодарны Богу, что Он помог им найти друг, друга, что подарил им Сашу. Когда Саша родился, Виктор передал Люде в больницу свои стихи: "Как прекрасны вы, мои родные как весенний цвет на всей земле. Я счастливый человек отныне, ты мне счастье подарила в мгле. Только я хочу, чтоб вы и сами были счастливы и радовались дням, упивались солнцем и лесами, чтобы весело жилося вместе нам.

Элла Давиденко. Источник: "Независимость"