Надо жить

Разделы: Проект Добродел

// Паше Земзюлину нужна трансплантация костного мозга

Мальчику 12 лет. У него вторичный нелимфобластный лейкоз. То есть он заболел раком крови дважды. Болеет уже почти три года, ему скучно про это разговаривать. Ему нужна трансплантация костного мозга. Ему и его семье, которая бог знает откуда берет силы бесконечно лечить мальчика и бесконечно делать вид, что он выздоравливает. Так, чтобы ему было не страшно, а скучно.

Паша не захотел отвечать на мои вопросы. Худенький, с лицом землистого цвета и слишком невысокого роста для двенадцати лет мальчик, когда доктор позвала его "поговорить с журналистом", вежливо поставил на паузу игру в больничном компьютере, вежливо поздоровался, посидел со мной на скамеечке и вежливо, но односложно рассказал о себе.

-- Когда ты заболел?

-- Три года назад.

-- Больно тебе было?

-- Немножко, когда зубы опухли.

Я попытался поговорить с ним про школьных друзей, но за три года болезни друзья забылись. Я попытался поговорить про корову, которая живет у них в деревне в Курской области, но про корову Паше не интересно. Ему ни про что не интересно. Он олицетворяет собой бесконечное терпение. Без жалоб, без желания понравиться, без заглядывания в глаза, без надежды на помощь. За те десять лет, которые я пишу о детях, больных раком крови, я видел много детей, которые от рака крови умирали, но я еще не видел ребенка, который бы так от рака крови устал. Он заболел сначала лимфогранулематозом, ему сделали химиотерапию и лучевую терапию в Курске и отпустили домой. Потом у него поднялась температура, воспалилась слизистая рта так, что зубы утонули в опухших деснах, его повезли в Курск в реанимацию, оттуда на реанимационной машине доставили в Москву. В Москве поставили новый диагноз, вывели еще раз в ремиссию, теперь ищут донора костного мозга -- а ему все равно. Ему уже ставили диагноз "рак", и поэтому не страшно. У него уже выпадали однажды клоками волосы, и поэтому плевать на волосы. Его уже тошнило от химии, и поэтому он знает, что потошнит-потошнит и перестанет. Его уже вылечили однажды, и он не слишком обольщается теперешним улучшением своего состояния. Если бы он был повзрослее, он сформулировал бы деревенскую простонародную мудрость "надо жить". Надо жить не потому, что жить хочется или нравится, а потому, что своевольно умирать -- грех. Он в простонародном смысле слова хорошо воспитанный мальчик. Он из вежливости отвечает на мои мало уместные вопросы. И вообще из вежливости живет.

-- Можно я пойду? -- спрашивает Паша.

-- Иди,-- я протягиваю руку, чтобы потрепать мальчика по плечу, и такое чувство, будто я погладил цыпленка.-- Выздоравливай.

-- Хорошо,-- отвечает мальчик без надежды, без страха и без всякого чувства по поводу возможности умереть или жить.

Мы остаемся сидеть на скамеечке в больничном коридоре с Пашиной двоюродной тетей. Ее зовут Катя. Ей 18 лет. Она учится в кулинарном училище на повара-кондитера и выглядит именно так, как должна выглядеть деревенская девушка, которая учится в кулинарном училище на повара-кондитера. Она рассказывает, что вообще-то все эти три года с Пашей в больнице -- мама, но в семье двое своих детей и двое приемных, и поэтому, когда Паше получше и когда у Кати выходные или каникулы, она отпускает маму домой к другим детям. Пашину маму Катя называет мамой, хоть и приходится ей двоюродной сестрой, потому что Катя рано лишилась родителей и двоюродная сестра воспитывала ее как дочь. У Кати круглое улыбчивое лицо. Она улыбается мне, рассказывая про свою жизнь, которая, если я бы про нее рассказывал, предстала бы беспросветной чередой страданий. Но Катя не замечает страданий или принимает их как должное, неизбежное. Она рассказывает, что с шестнадцати лет во всякое свободное от учебы время ездила в Курск отпустить маму, три часа на электричке туда, три обратно. Она рассказывает, что под капельницей Паша капризничает и посылает ее принести яблоко, а когда Катя приносит яблоко, мальчик кричит, что просил грушу. Она рассказывает, что если мальчик просит яблоко, лучше принести ему грушу и яблоко вместе. Она так это рассказывает с улыбкой, как будто все восемнадцатилетние девушки только и делают, что сидят со смертельно больными детьми.

Я говорю:

-- Как же вы, Катя? Не страшно в 18 лет проводить каникулы в детском онкологическом отделении?

-- Родителям страшнее,-- отвечает Катя.-- Они Пашу сильнее любят, чем я. Я тоже его люблю, но меньше. Я бы отдала вместо него жизнь, если б можно было. Но нельзя.

Она говорит это без всякого пафоса. Она ровно это имеет в виду: дескать, если б можно было отдать жизнь вместо мальчика, то отдала бы. Но отдать нельзя, надо жить.

http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=783928