Цветут липы.
Алёна Маличенко, 21 год, г. Кременчуг.
На холме среди густой зелени деревьев стоит наполовину разрушенная церковь, с обветшалыми, почерневшими от солнца, снега и дождя стенами. Годы и непогода стёрли со шпиля всю позолоту, а разноцветное стекло витражей, которые когда-то украшали окна старинной церкви, давно спряталось в зелёной траве.
Лучи летнего солнца согревают старый медный колокол, который чудом сохранился от воров и ненастья на высокой колокольне. Когда дует ветер, колокол оживает и над холмом слышится приглушенный мелодичный звон.
Со стороны, кажется, будто церковь утопает в зелёных листьях лип, ароматные цветки которых, осыпаясь, золотят остатки кирпичной крыши колокольни. Одна из лип настолько высокая, что её ветки прикасаются к церкви, она словно обнимает своими пышными гроздьями соцветий всю колокольню.
Под холмом лежит пыльная дорога, по краям которой простилается поле зелёных ростков пшеницы. Пройдёт ещё немного времени, и золотистые колоски будут клониться к земле под тяжестью спелых зёрен.
Над дрогой поднялась пыль. Из-за поворота появился легковой автомобиль. Он остановился возле холма, и из него вышла семья: старенький дедушка, его сын с женой и две девчушки в ярких платьицах.
Сын, сорокалетний высокий мужчина, разминая спину и плечи, которые затекли от долгой поездки, спросил у своего отца:
- Бать, это та самая церквушка, которую ты хотел увидеть?
Но старик, казалось, не слышал его. Он внимательно смотрел на церковь, окруженную цветущими липами. Он словно остолбенел, словно видел там что-то, недоступное глазам других. Старик смотрел на холм и мысленно возвращался в своё прошлое ...
Тем временем сын достал из машины фотоаппарат и стал фотографировать жену с дочками на фоне природы.
- Иван Алексеевич, а вы не сфотографируетесь вместе с нами? - спросила невестка Ольга, невысокая черноволосая женщина.
Дедушка покачал головой и стал подниматься на холм тропинкой, которая за долгие годы заросла густой высокой травой. Внучки хотели бежать вслед за ним, но их отец остановил девочек, сказав: «Пусть дедушка немного побудет один».
Не спеша, Иван Алексеевич поднялся на холм. Он прошелся мимо каждой липы, дотрагиваясь ладонями до их шершавой коры, зелёных листьев, глубоко вдыхал ароматный запах золотистых цветов. Подойдя к колокольне, которая обнялась с ветвями высокой липы, старик остановился словно вкопанный. Долго смотрели, чёрные, как терновые ягоды, глаза дедушки на церковь. Потом он обнял липу и заплакал. Градом котились по лицу Ивана Алексеевича слёзы и капали в траву.
Подул ветер и колокол «запел» мелодию, известную только ему и ветру. Дедушка посмотрел вверх, где солнце ослепляло глаза на медном колоколе. И показалось ему в эту минуту, что слышится не мелодия колокола, а где-то далеко поёт девушка.
...Любила Настя петь. Во всей Калиновке не было такого прекрасного голоса. И красивая она была, как весенний цветок: длинная русая коса, глаза, как два василька в пшеничном поле, ласковая улыбка.
- Настенька, не суждено нам было встретиться снова...- прошептал еле слышно старик.
И почудилось Ивану Алексеевичу, что вот она, идёт, как когда-то, среди ароматных лип и солнце сияет на её золотистых волосах. И он сам уже не старик, а восемнадцатилетний, черноволосый, красивый юноша. И сердце его замирает, как в прошлом, когда он смотрел на Настю.
Они мечтали пожениться осенью сорок первого. Их родители не могли нарадоваться счастью своих детей. Иван и Настя были словно два голубка. И казалось им, что во всём мире нет больше людей, которые бы так искренне любили друг друга. Свадьба должна была состояться в церкви, которая уже не одно столетие приветливо улыбалась прохожим и кланялась им своим липовым светом.
Но недолгим было счастье Ивана и его Насти. Всё перечеркнула война, ворвавшаяся как гром среди ясного неба в их жизнь тёплым июньским днём.
Вспомнил старик, как он прощался со своей любимой возле этой церкви под высокой колокольней. Горько плакала Настя, не хотела она отпускать жениха на войну. Она всё время повторяла, что будет ждать Ивана и днём, и ночью, но говорила ещё и то, что чувствует она - эта встреча последняя. Иван как мог, успокаивал свою невесту. Но с того времени, как он сказал, что идёт на фронт, в сердце Насти поселилась невыносимая тревога.
Влюблённые попрощались под высокой липой. В ту минуту Иван старался навсегда запечатлеть в своём сердце мерцающие в темноте глаза Насти, вкус её губ... Его сердце так гулко билось в груди, что он не мог понять - его ли это сердце, или это бьется сердечко его любимой. А может, это два сердца бьются в такт друг другу?..
А уже утром Иван должен был ехать из деревни в город, а оттуда - на фронт. Сердце юноши обливалось кровью, когда ранним утром он проходил мимо дома своей невесты.
Потом были дороги войны... В памяти Ивана навсегда осталось её злобное лицо: бесконечные минуты ожидания в окопах, крики раненых, выстрелы, земля, будто плугом переоранная от взрывов мин, лица однополчан, изуродованные гримасой боли и смерти... Но среди всего этого кошмара одно согревало сердце и душу молодого бойца - письма от Насти. С нетерпением ждал Иван этих писем-треугольничков, в которых между строчками аккуратного почерка девушки, чувствовалась её любовь и невыносимая тоска за любимым.
Писала Настя своему Ивану, что из церкви сделали госпиталь и со всех сторон свозят туда раненых. Писала она, что работает санитаркой в этом госпитале, помогает врачам, ухаживает за ранеными.
Сначала Настя по утрам умывала, поила водой раненых и больных, меняла им повязки, мерила температуру, разносила таблетки, а со временем стала ассистировать доктору во время операций, ведь больше было просто некому. Её искренняя улыбка согревала сердца раненых, и они вспоминали родные дома, своих близких и любимых. Целый день заботилась Настя о раненых и лишь поздней ночью она засыпала, падая с ног от усталости.
Иван гордился своей невестой. Но ещё больше он волновался за неё. Особенно когда услышал, что немцы подступают к местам, где лежит его родное село. Каждую ночь, даже в самом коротком сне, ему снилась Настя.
Почти каждый день Иван получал письма от Насти, но за месяц до Победы письма перестали приходить...
Потом была Победа. Счастливый, словно на крыльях, возвращался Иван с войны домой, с нетерпением ожидая встречи с любимой, родителями, родной деревней. На его груди блестела медаль "За отвагу". Это была награда за то, что он всегда бесстрашно шёл в бой, никогда не прячась за чьи-то спины, за то, что он несколько раз спасал от смерти своих товарищей, вынося их на себе с поля боя, за то, что он был мужественным защитником Отечества... За всё это время Иван ни разу не был ранен. Он верил, что берегли его молитвы любимой Насти.
...Весь мир словно перевернулся, когда Иван вернулся в Калиновку. Ужасное известие ждало его: не стало на свете его Настеньки... Долго слушал Иван рассказ матери о том, как Настя почти круглосуточно работала в церкви-госпитале, как вместе с госпиталем она шла дорогами войны... За месяц до Победы немецкий самолёт сбросил на госпиталь бомбу и все до единого, кто в ту минуту находился внутри церкви, погибли. Не спаслась и Настя. Она в это время вместе с доктором вынимали из руки раненого осколки мины... С каждым словом матери сердце солдата разрывалось на части, оно то замирало, то начинало биться с бешеной силой, словно хотело выпрыгнуть из груди, чтобы не терпеть эту невыносимую боль...
Долго плакал Иван по своей невесте. Долго бродил, как привидение, среди лип и звал Настю, но только колокол грустным звоном отвечал на его призыв...
Прошли годы... Сначала они забрали молодость Ивана и его любовь, счастье и надежду. Но потом, наверно, сжалились над ним. Он женился, в его семье родился сын, Иван стал дедушкой... Вот только до сих пор к нему во сне приходит девичий силуэт среди липовых деревьев, сняться голубые Настины глаза...
- Настя, зачем ты говорила, что это будет наша последняя встреча? Почему нам не суждено было быть вместе?..
Вдруг раздался весёлый голос внучки Яны:
- Деда, папа говорит нам пора уже домой ехать, а то до темноты не успеем.
Дедушка улыбнулся внучкам. Они весёлые и шумные поднялись на холм и теперь бегали возле церкви, играли среди лип, которые приветствовали их своими роскошными ветвями, так, как они много лет назад приветствовали Настю и Ивана.
В последний раз взглянул Иван Алексеевич на церковь, на липу, на летнее голубое небо, на солнце, которое в эту минуту словно остановилось и посылало свои тёплые лучи именно сюда, в этот уголок огромной любви, дотла разрушенный войной...
Иван Алексеевич снова посмотрел вокруг, будто хотел сохранить всё это в своей памяти на века. Не спеша, стал спускаться дедушка с внучками с холма...
Весело жужжат пчёлы над золотыми цветками лип. А липовые листья с цветами протягивают свои ветви прямо к горизонту, к тёплому радостному солнцу. Аромат липовых цветов ветер несёт далеко-далеко, навевая воспоминания из прошлого... Цветут липы...
Домик для огонька
Саша Каберегин, 9 лет, г. Петрозаводск
Однажды была гроза. В старое дерево ударила молния, и родился маленький огонёк.
- Надо поискать домик, в котором мне будет уютно жить - решил он. Увидел сухой скрученный листик, но как только огонёк забрался в него, листик вспыхнул и сгорел. Заметил красивую картонную коробку, залез в неё, и коробка тоже сгорела.
Заглянул огонёк в окно избушки и видит: сидят у стола грустные дедушка да бабушка. Перед ними стоит керосиновая лампа и лежит пустой спичечный коробок.
- Темнеет уже, надо лампу зажигать, да спички закончились, - говорит дедушка.
- Где же нам огонёк взять? Услышал это огонёк и обрадовался: вот, оказывается, где его ждут и где для него хороший домик приготовили. Залетел огонёк в окно и прыгнул прямо в лампу. Там довольный огонёк попил немного керосина и стал весело гореть. А уж как обрадовались дедушка да бабушка! Сразу сели чай пить с вареньем и пирогами.
«Осколки прошлого»
Александра Павлова, 15 лет, г. Санкт-Петербург.
-Саша, слышала, нужно быть реалисткой! - я сидела и упрямо твердила это зеркалу, которое, настроившись на прослушивание билетов по истории, корчило недовольное лицо.
-И чего ты пристала к бедному мальчику?! - зеркало цинично читало мне морали, иногда сплёвывая на пол.
-Может, тебе кружку для плевания принести?! - я возмутилась до глубины души. - Когда-то давно мы принесли тебя совсем хрупким, пыльным и запотевшим. С мороза. А теперь вот что выросло. Никакой благодарности.
-Что хочу то и делаю! - Зеркало недовольно искривилась, и я получилась с носом в форме песочных часов.
-Ну-ка вернись на место! Не порти мне вид! А то ведь устроило розыгрыш, когда к нам бабушка приезжала подтяжки лица делать?! А ты, я спрашиваю, как её отразило?!
-Как запомнило. А чего тут такого. Я спросонок, она тоже. Вот я и напутал.
-Да, ты-то спал, а я бабушку всю ночь, вернее, утро, отпаивала валерьянкой так, что кот потом с ума сошёл и начал кукарекать...
-Это было давно и неправда.
-А вот на прошлой неделе...
Нашу перебранку сломал хлопок двери, такой, будто кто-то выстрелил из пушки размером с дамскую сумочку.
-Мама, здравствуй!
-Как твои дела? - хитро поддакивало мне зеркало.
-А ты не подлизывайся, - мама легонько щёлкнуло зеркало по носу, отчего оно все пошло светло-зелёной рябью. - А то ничего не получишь из сладкого! - зеркало вытянулось по стойке «смирно» и помчалось в ванную мыть руки.
-Сашка, а как у тебя дела? - мама устало опустилась на пуфик, стоящий в коридоре.
-Да вот как-то не очень-то...
-А что же?
-Сама, наверное, понимаешь.
-А... Нужно быть реалисткой? Ты про это?
-Вопрос риторический.
Моя мама сняла заснеженное пальто и заботливо повесила его на вешалку. Она помыла руки прямо на кухне и, надев цветастый фартук, принялась за приготовление ужина.
Из ванной, хлопая дверьми, вылетело звенящее зеркало.
-Не хватай конфеты - ужинать не будешь! - мама в шутку рассердилась на зеркало, и оно юркнуло под стол, боясь наказания.
-Боюсь - боюсь! - закричало оно, высовываясь ровно наполовину.
Снова - звонок.
Пока неугомонное зеркало скакало как оголтелое вокруг пришедшего папы, мама продолжила выяснения ситуации.
-Так что всё-таки происходит? Ты же успокоилась!
-У него завтра день рождения.
-Это уже серьёзно, - мама нахмурила брови и стала похожа на рыжую пчёлку.
-Что теперь делать?
-Ну, не носить же траур!
Мама провела по мне своим лёгким взглядом и нервно хихикнула. Я была с ног до головы одета в чёрное. Тогда она молниеносно открыла дверцу шкафчика, достав оттуда муки, и обсыпала меня с ног до головы.
-Спасибо.
-Девочки, что у вас опять происходит?
-Аутотренинг.
-Тогда не буду мешать. Папа, деликатно стащив тарелку, повальсировал с ней по направлению к большой комнате, ловко увлекая за собой недоумевающее зеркало.
-Знаешь что, милая, - мама ловко подсунула мне тарелку с макаронами, - у тебя есть около десяти часов, чтобы что-то изменить. Тебе помочь или сама все-таки справишься?
-Можешь не бояться, - заверила маму я, не представляя, что можно сделать.
***
Каждое утро он встаёт в семь утра, полчаса собирается и в восемь сорок пять он уже в школе. Значит, мама сказала, что у меня есть девять часов.
Я нервно металась по комнате, чихая и кашляя смертельным ядом ревности от неизвестности.
-А, может, просто придти к нему, подарок подарить, сказать, там, что-нибудь совсем банальное... Любовь ведь меняет человека, а её отсутствие уж тем более. Хотя, любовь-то у него есть. Моя. - Так я размышляла, ворочаясь в обжигающей кровати.
Обжора - время терялось, а я так и не могла решить, с чего начать.
Спящее в коридоре зеркало умиротворенно сопело, и от его сопения мне становилось почему-то очень хорошо и уютно.
Осталось немного. Совсем.
На настенных кухонных часах пробило четыре часа утра, когда я решилась на отчаянный шаг идти советоваться с зеркалом.
-Эй, проснись!
-А, чего?
-Ну, пожалуйста, это дело жизни и... ещё одной жизни.
-Зеркало левой рукой показало мне фигу, а пальцем правой покрутило возле виска.
Обижаться не было времени.
-Умоляю, проснись!
-Чего тебе?
-Разговор есть.
-Разговор?
За всё время обитания зеркала у нас, мы разговаривали серьёзно только один единственный раз, когда я была слишком плоха, чтобы соображать, а набежавшую температуру сбить было некому. Тогда оно ещё вызвонило человека, у которого завтра, а вернее, уже сегодня день рождения, и мне пришлось забыть про все болячки.
Тогда я точно также в полпятого утра проснулась оттого, что мне стало легче. Он держал мою руку даже во сне, он уснул возле моей кровати.
Тогда мы с зеркалом проговорили всю оставшуюся ночь, а с утра, когда он проснулся, мы уже напились крепкого кофе, чтобы никто ничего не заметил.
Что это были за мгновения!
Но мне сейчас было не до них.
-Что делать? - обкусывая ногти, я шёпотом, чтобы не разбудить родителей, повторила свой вопрос.
-Пойдём на кухню поговорим, - зеркало, стараясь не греметь, слезло с крючка, куда водружало самого себя на ночь и старательно нащупывало в темноте чьи-нибудь тапки.
Мои глаза резали накопившиеся сны, но я старалась сдерживать зевоту.
-Мне кажется, нужно действовать. - с умным видом изрекло зеркало.
-И ежу понятно, но как?
-Судя по тому, что я помню о твоём кавалере...
-Ах, ты его ещё помнишь, - вспыхнула я.
-Такое не забудешь, - зеркало скептически почесало затылок и уставилось в пространство. - Давай позвоним в милицию и скажем, что его школа заминирована!
-Эй, ты чего, сбрендило что ли?! - я ожидала, что Зеркало действительно в состоянии помочь, но оно несло какую-то чушь.
-А что, очень мило получится.
-И какой мне от этого прок?
-Ну, сразу после отмены уроков он пойдёт к тебе. А потом уже всё в твоих руках.
-А почему это он должен именно ко мне пойти? Может, он домой поедет!
-Домой твоему красавчику полтора часа ехать, - зеркало рассудительно кивало головой в такт своим мыслям. - А ты вон тут через дорогу живёшь и почти каждый день его видишь. Ладно, утро вечера мудренее.
***
Утром я проснулась абсолютно беспомощной. Зеркало настояло на том, чтобы я осталась дома, чтобы простуда померла в детстве. Лично я обнаружила в этом знак судьбы.
Зеркало было невозмутимо.
В девять утра меня разбудил звонок в дверь.
-Кто там? - спросила я с замиранием сердца.
-Это я, Лида. На улице страшный, просто чудовищный ветер. Штормовое предупреждение, вроде, объявили.
Я так расстроилась, что это не он, что даже заплакала чуточку и не заметила исчезновения зеркала.
-Да, кстати, представляешь, соседнюю школу заминировали. Вот ужас-то!
-Что?!
Звонок.
-Дзынь.
-Можно?
-Ты кто?
-Я - к Сашке. Он протопал ко мне в комнату прямо в кроссовках, с которых плакала грязь.
-А... - Лида изумлённо хлопала глазами, изучая светлые волосы моего нового гостя. - Хорош, - только и смогла сказать она.
-Знаю, - фыркнул гость.
-Ладно, я, пожалуй, пойду...
Когда дверь за Лидой захлопнулась, я, истерично чихнув, спросила:
-А что случилось?
-Представляешь, у нас тут кто-то позвонил в школу и сказал, что она заминирована. А я первый раз в жизни уроки все выучил. Вот обидно...
-С днём рожденья.
-Это ты что ли позвонила?
-Нет.
-Да, извини, что зашёл. На улице - что-то страшное, думал, посижу в прихожей у старой знакомой, пережду.
-Без вопросов.
-Сашка, у тебя тут в коридоре зеркало висело, где оно?
-А его нет?!
-Нет.
-Боже, помилуй! Так, жди меня здесь.
-Я вот хотел сказать, что на самом деле до сих пор...
-И чтобы носу не смел показывать из дому до моего прихода, - я сказала это так жёстко, что он даже, кажется, испугался.
Не хватало того, чтобы ещё и ты...
***
В чем была: в летних джинсах и безрукавке, я выскочила на пустую, заполненную вихрем дождя с ветром, посиневшую улицу.
-Где оно может быть?! Милое! Любимое! Отзовись...
Я бесцельно кричала, куда-то шла, падала и снова шла.
Дождь становился всё сильнее, ветер всё сильнее надувал одежду своим холодным обжигающим дыханием, когда я по зову шестого чувства оказалась возле залива.
Зелёные волны, захлёстывая все прибережные камни, не отдавали себе отчёт в мощи разрушительной силы.
Стоя на коленях, я бесцельно плакала, пока волны не оказались ко мне настолько близко, что кусали слегка за изрезанную кожу.
Оглушительные порывы ветра пригибали к пластичному песку, заставляя подчиняться.
Моё любимое... Как оно?
***
Колени мои - изрезаны осколками. Осколками чего?
Я ещё до сих пор не верю.
Не верю, что оно сделало это нарочно!!!
Что-то вроде негласного договора с ветром, песком и волнами: я вам себя, а вы взамен разозлитесь, ладно?
А если бы не получилось?
Об этом я пыталась не думать.
Я не знаю, сколько времени я простояла вот так, глядя на дерущиеся волны и держа в руках окровавленный носовой платок, который стал в странных пятнах после того, как зеркало пролило на него зелёнку.
Теперь эти пятна стали для меня самым родным, что есть на свете.
Я же давно я ушла с того места, где оно...разбилось - теперь это неприступная, укутанная дымкой воды скала.
-Вот ты где.
-Зеркало, моё зеркало, оно вон там, - исцарапанной рукой я безнадёжно махнула куда-то вдаль.
-Хочешь, я за ним сплаваю? - он предложил это так честно, не спросив, что и зачем, как когда-то давно.
Сто двадцать один день назад.
-Нет, не надо. Пойдём лучше ко мне.
К чаю я испеку лимонный пирог.
Всё будет.
Здорово.
Пока мы месили ногами разбухший песок, море показывало мне разноцветные картинки, похожие на воспоминания зеркала.
Словно бы говорило: «Не волнуйся, мы о нём позаботимся».
Вернее, теперь уже о них.
24 Ноября. 2004 г.
